Чернозёмные поля
Шрифт:
«Слава в вышних Богу! И на земли мир, человецам благоволение!» стройною и величественною сурдиною запел многочисленных хор. Согнув широкие спины, сняв на плечи клобуки с ниспадавшими покрывалами, человек двадцать басов монахов гудели низкою октавою, не смягчённою нотами дискантов и альтов, могучею и тяжкою, как текущий поток расплавленного чугуна. Этот строгий, мужественный напев казался ещё торжественнее, ещё подходящее к месту и дню. К суровому голосу отшельников, вспоминавших страдания Спасителя, не примешивалось ничего женственного, ничего ласкающего. Начиналась утреня.
Алёша
Была светлая лунная ночь, когда Алёша вышел из монастыря, и, помолившись на икону с неугасаемою лампадкою, висевшую над воротами монастыря, отправился к дому. Мороз был довольно сильный, и улицы совершенно сухи. Только теперь Алёша заметил, что за ним быстро следовала какая-то чёрная фигура. Испугавшись немного, Алёша остановился и вопросительно посмотрел на прохожего.
— Здравствуйте, — сказал ему спокойный сухой голос.
Чёрная фигура приблизилась к нему и пошла с ним рядом.
— Здравствуйте, — сказал нерешительно Алёша, машинально следуя за фигурой.
Чёрная фигура несколько минут не говорила ни слова, а Алёша боялся заговорить первый.
— Вы молитесь? Это хорошо, — с самоуверенным одобрением сказал тот же голос. — Я видел, как вы молились сегодня.
Алёша с трепетным сердцем поднял глаза на своего спутника и старался вглядеться в него.
— Нет, вы меня не знаете, смотреть нечего. Моя фамилия Муранов, — спокойно сказал прохожий. — А вот вас я знаю. Я за вами давно слежу. Вы хороший мальчик. Ведь вас зовут Алёша, вы сын Татьяны Сергеевны Обуховой, генеральши, что живёт в доме Лопатина? Правда?
— Да, я Алёша Обухов. Это моя мама, — робко ответил Алёша, которого испугала мысль, что неизвестный ему человек следил за ним и знал его.
— Вы идёте по пути Алексея, человека Божьего. Это хорошо. Это теперь редко бывает, особенно среди господ, — наставительно сказал Муранов. Алёша молчал, поникнув головою. — Только трудно спасаться в мире. Мир сейчас одолеет, — продолжал Муранов после минуты раздумья. — Алексей Божий человек тоже был сын богатых родителей, но не мог оставаться с ними. Покинул невесту, отца, богатый дом и стал скитаться. Вы читали жизнь Алексея человека Божьего?
— О да, я несколько раз читал, — отвечал Алёша.
— Это хорошо. Это всегда надо читать. Так вы знаете, что человек Божий возвратился в отчий дом под видом нищего и питался подаянием. Если угодники Божие не имеют сил преодолеть искушение
— Что же делать? — тревожно спросил Алёша, не глядя на своего спутника.
— Зачем вы меня спрашиваете? Спаситель давно сказал вам…
— Спаситель? — машинально повторил Алёша в раздумье.
— «Да отвержется человек себе и возьмет крест Мой и по Мне да грядет». Вот что сказал Спаситель.
Они прошли молча несколько шагов. Яркая луна стала высоко над затихшим городом. Вся грязь человеческих жилищ, всё несовершенство и грубость линий и красок, бросающиеся в глаза при солнечном свете, беспокойный шум, беспорядочное движение — всё, что рассеивало и раздражало мысли днём, теперь скрылось и стихло. Уравнивающий, умеряющий свет месяца одел город таинственным фосфорическим покрывалом, затушевал мягкими голубоватыми тонами все резкости. Всё казалось кротко, прекрасно, исполненным чистоты и покоя. И люди добрее, и жизнь счастливее, и природа разумнее, возвышеннее. Есть что-то материнское, что-то любовное в нежном объятии земли лунным светом; при этом объятии невольно рождаются в душе человека позывы любви и братства.
— Как хорошо на небе! — вздохнул Алёша, невольно запрокинув голову вверх и задумчиво следя глазами за лёгким паром облаков, пробегавших мимо месяца. — Отчего это не всегда так хорошо? Душе было бы легче, человек был бы лучше.
— Это только отблеск вечного света. «Свете тихий святые славы… света невечерняго…» — сказал Муранов, тоже поднимая глаза к месяцу. — Господь приподнимает нашим бренным очам угол завесы, чтобы мы могли предвкушать радость вечного света, чтобы мы алкали его.
— Неужели грех наслаждаться природою? — спросил, вздохнув, Алёша, не опуская головы, устремлённой вверх. У него давно болезненно стоял в груди этот вопрос.
— Природа — это плен! Золочёные оковы — всё-таки оковы, — тихо отвечал Муранов. — Душа должна рваться только к небесному, а в природе — земное и тленное. Природа уловляет… Князь злобы сокрыт в природе… Он чарует наши телесные очеса красотою жены, яркостью одежд, сладостью плодов. Змий искуситель первого человека в образе природы и образом природы.
— О, как трудно верится, чтоб этот тихий свет, это кроткое настроение духа были не от Бога, — возразил Алёша. — Что от беса, то неспособно вселить мир и блаженство в сердце христианина. В такую ночь меня зовёт к молитве; все помыслы мои делаются чище. Словно я тогда чувствую ближе к себе своего ангела-хранителя и себя чувствую ближе к небу. «Свете тихий святые славы!» Вот это вы верно сказали.
— Свет от Бога и вся красота от мира от Бога, его создавшего, — сказал Муранов. — Но Господь позволил духу тьмы овладеть миром на испытание человека. Чтоб не погрязнуть в сетях дьявола, нужно возноситься умственными очами к Богу даже тогда, когда телесные очи смотрят на красоту мира.
— Святые отшельники, которые спасались в пустыне, они, я думаю, оттого и избирали пустыню, что могли наслаждаться там природою вдали от людских грехов, — заметил Алёша. — Ведь на юге должны быть волшебные ночи! Ведь там постоянно ясно, тепло. Звёзды там ещё ярче наших, ароматы трав сильнее.