Черные бароны или мы служили при Чепичке
Шрифт:
— Бедность не порок, — сказал Кефалин, но ему не поверили. После двадцати шести месяцев прозябания в выцветших тряпках невесть каких армий мира молодёжь страстно желала одеваться модно и своей внешностью поражать окружающих. Каждый день в казармы приходило несколько объёмных посылок, и их разбор заканчивался небольшим показом мод. Экспертом по оценке качества нарядов стал философ Цибуля, а его ассистентом был бывший хулиган Ота Кунте.
Тут же возникли классовые различия. Официант Дочекал расхаживал по расположению в коверкотовом костюме, Саша Кутик щеголял в первоклассной кожаной куртке, а про Кунте и говорить было нечего.
Большие
Несколько лучше выглядели те, кто купил одежду в Таборе, несмотря на то, что их считали уклонистами.«Если бы им прислали костюмы из дома», — твердил Кунте, — «То они после первого же дождя расползлись бы по швам».
Хуже всего было интеллигентам. За малым исключением перед армией они едва закончили учёбу, и им не по карману была одежда столь высококлассная, чтобы предстать перед взглядами строгого жюри. Душан Ясанек, например, определённо не выглядел светским львом, а Кунте заключил, что бы Ясанек обналичил весь свой гардероб вместе с обувью, то вышло бы шестьдесят крон, и это ещё дорого. Душана это задело настолько, что у него на глазах выступили слёзы.
— Не сходи с ума, — утешал его Кефалин, — И будь выше поверхностных оценок. Вспомни Сирано де Бержерака, который сказал:«Внутри ношу я элегантности цветок, хоть и не выгляжу, как современный модник…»
— А как же Эвичка? — возразил Ясанек, — Думаешь, я могу у неё так показаться?
— Дружище! — захохотал Кефалин, — Ты за последние два года вообще смотрелся в зеркало? Видел, как ты выглядишь в форме?
А потом настала пора вернуть государству то, что ему принадлежит. Старшины, кладовщики и другие канцелярские крысы развили небывалую активность и их все моментально возненавидели. Это, впрочем, в данный момент было неважно. Важнее было то, что солдаты должны были сдать всё обмундирование и амуницию в том количестве, в котором получили, что не очень хорошо получалось. Множество рубашек и других частей одежды были выменяны на сигареты или алкоголь, что-то пропало или было утеряно при частых переездах, нельзя не упомянуть и деятельность криминальных элементов, чья привычка обогащаться за счёт остальных не пострадала от военной службы.
Короче говоря, многих вещей недоставало. Само собой, можно было бы за них заплатить, но требуемые суммы многократно превышали фактическую цену исчезнувших предметов, и были так неслыханно высоки, что никто платить не собирался. И оставалось одно. Забыть про воспитание, решительно подавить голос совести и ограбить своих товарищей.
В роте начали красть, и таким неслыханным образом, что это было даже забавно. Кулак Вата ночью был полностью обчищен, но уже через сутки имел всё, что требовал устав и даже кое-что сверх того. При этом ему пришлось идти на работу без рубашки, потому что краденое бельё было ему так мало, что все попытки впихнуть в него своё могучее тело окончились полным провалом.
У Кефалина остался пустой сундук. Лишь на дне лежал какой-то поясок, который должен был бы что-то поддерживать, только вот что бы это ни было, оно тоже безвозвратно сгинуло.
—
Кефалин не хотел.
— Кто добрых советов не слушает, тому не поможешь, — сказал Салус, — Кто о себе не может позаботиться, тот за это поплатится! Когда евреи окончательно придут к власти, олухи вроде тебя сдохнут под забором!
Старший лейтенант Перница снова пил. И не только. К всему прочему он сошёлся с пани Андулой из Чеканиц, на которую у него были серьёзные планы. Пани Андуле опротивел муж–алкоголик, поэтому она искала утеху в других местах, но нельзя сказать, что на этот раз ей повезло больше. Это можно объяснить только тем, что некоторые женщины выбирают определённый тип мужчин. Кунте в связи с этим вспомнил одну даму, проживавшую на границе Голешовиц и Летны, которая хоть и была ростом около ста восьмидесяти сантиметров, испытывала слабость к маленьким, тощим мужчинкам, а все её мужья были жокеями.
Так и пани Андула, которой осточертел алкоголик, бок о бок с которым она жила уже седьмой год, была очарована другим алкоголиком, который был хоть и не хуже, но и никоим образом не лучше.
Перница сиял.«Теперь у меня есть девка», — причмокивал он, — «Прямо такая, как мне нужна. Не женщина, а кобыла! Всем пожелал бы эту стерву испытать в постели!»
Лейтенант Перница отхватил себе слишком большой кусок счастья и слишком жадно от него откусывал, что не могло продолжаться долго. Какой-то завистник познакомил супруга Андулы с безобразиями, которые творятся в его доме в то время, пока он сидит за стаканом, и супруг принял новость с неодобрением. Он был крепкий, коренастого сложения, и хоть уже имел в крови несколько промилле, знал, в чём его честь. После ужина он, как обычно, пошёл в пивную, но уже не сидел там, по своей привычке, до закрытия, а выпил всего четыре пива и в начале десятого покинул заведение.
— Господа, не хочу попасть пальцем в небо, — ухмыльнулся бармен, — Но сдаётся мне, сегодня будет изрядная заваруха.
Он не ошибался. Супруг Андулы вернулся домой и обнаружил, что мужчина, лежащий в постели с его женой, ему вовсе не симпатичен. Схватив кочергу, он кинулся на офицера. Едва одетый Перница выскочил в окно, негалантно оставив Андулу на произвол судьбы, и помчался к Табору. Разъярённый муж с кочергой — за ним. Старший лейтенант не отличался физической формой и расстояние между ним и супругом Андулы уверенно сокращалось. Мысль о том, что он будет избит кочергой и обнаружен в одних трусах на берегу Лужнице, страшила Перницу. И, хоть Перница и сторонился воды, как мало кто другой, он прыгнул от ревущего мстителя в реку и переплыл на другой берег. Супруг Андулы швырнул в него кочергой и промахнулся совсем чуть–чуть. Изрыгнув немалую порцию ругательств, он отправился домой, чтобы отколотить хотя бы пани Андулу.
Старший лейтенант Перница оказался в относительной безопасности. Он щёлкал зубами и трясся от холода, потому что было немного ниже нуля, как это обычно бывает в декабре, а он никогда не состоял в каком-либо кружке моржей. Ему хотелось расплакаться, но это было неправильное решение. Надо было срочно вернуться в казарму, но при этом избегать центральных улиц Табора. Старший лейтенант решительно отправился в путь, но тут же завопил, потому что порезал ногу об старую ржавую кастрюлю. Тут он чуть не заплакал, но задерживаться было нельзя. Вода, стекающая по телу, замерзала, и трусы стали словно из жести.