Черные дыры российской истории
Шрифт:
Годунов оказался умным и осторожным правителем. Именно при нем в Казани, Астрахани и Смоленске приступили к возведению каменных кремлей, да и Москва украсилась стенами Белого и Земляного городов. Служилый люд был частично освобожден от уплаты податей. Но до конца Годунову все равно не доверяли, подозревая хитрого татарина в двуличии и коварстве. Ситуация особенно усугубилась после трагической гибели в Угличе царевича Дмитрия в 1591 году. По Москве сразу же поползли нехорошие слухи, что смерть царевича была на руку Борису И хотя следственная комиссия, которую возглавлял злейший враг Бориса князь Василий Шуйский, вынесла оправдательный вердикт, не сумев накопать достаточно компромата на серого кардинала, неприятный осадок все равно остался. Комиссия пришла к выводу, что царевич не был убит, а зарезался сам в припадке падучей болезни. Но семена раздора были посеяны. (Справедливости ради отметим, что фактов, говорящих о том, что Борис имел хоть какое-то отношение к смерти Дмитрия Ивановича, не обнаружено до сих пор.)
В январе 1598 года царь Федор Иоаннович почил в бозе бездетным, и династия Рюриковичей, управлявшая Русским государством
У нас нет намерения идеализировать царя Бориса. Выросший при дворе Ивана Грозного и вскормленный с его жесткой недружелюбной руки, он был плоть от плоти пресмыкающейся царской свиты и просто не мог не интриговать. Пресловутые «мальчики кровавые в глазах» пускай останутся на совести А. С. Пушкина, но и без того у Годунова было по крайней мере три слабых позиции. Во-первых, он постриг в монахи Федора Никитича Романова (будущего патриарха Филарета), отца Михаила Федоровича, который вступит на престол в 1613 году. Во-вторых, разговоры о том, что царевич Дмитрий, законный государь земли Русской, вовсе не умер, а дожидается своего часа в потаенном месте, по-прежнему передавались из уст в уста. Слухами, как известно, земля полнится, а к выводам следственной комиссии, как это обыкновенно водится на Руси, отношение было самое скептическое. Досужие языки утверждали, что убит был вовсе не царевич, а совсем другой мальчик; Дмитрия же надежно спрятали до поры до времени. Наконец, третье – Борис Годунов не был законным царем. Ведь Россия – очень патриархальная страна. Федор Иоаннович мог мочиться под себя хоть каждый день, но при этом он оставался государем от Бога, потомком Рюриковичей. И хотя Бориса избирал на царство Земский Собор, его права на престол в глазах современников все равно оставались очень и очень сомнительными.
А тут еще как на грех в стране разразился голод. Понятно, что Борис в этом виноват не был (в отличие, между прочим, от Ивана Васильевича Грозного, разорившего страну до основания), но даже самый дремучий мужик не сомневался, что хляби небесные с бухты-барахты не разверзаются. А хляби, надо сказать, разверзлись на совесть и от души. Это мы сегодня знаем, что Северное полушарие нашей планеты накрыл малый ледниковый период, а в те времена при монарших дворах климатологов не водилось. Катаклизм удался на славу. Летом 1601 года над обширными территориями Восточной Европы пролились холодные дожди. Они шли безостановочно двенадцать недель, а уже в июле выпал первый снег. Рассказывают, что в конце августа по Днепру ездили на санях, «яко посреди зимы». Излишне говорить, что весь урожай погиб. Весной 1602 года погода вроде бы разгулялась, но ненадолго. В середине мая снова грянули морозы, уничтожив все озимые, а яровые хлеба погубили невероятная жара и засуха, так как за все лето не выпало ни одного дождя. Послушаем Костомарова: «Уже в 1601 году от дождливого лета и ранних морозов произошел во многих местах неурожай; зимой в Москве цена хлеба дошла до пяти рублей за четверть. В следующем 1602 году был такой же неурожай. Тогда постигла Московское государство такая беда, какой, говорят современники, не помнили ни деды, ни прадеды. В одной Москве, куда стекались со всех сторон толпы нищих, погибали десятки тысяч, если верить русским и иностранным известиям. Бедняки ели собак, кошек, мышей, сено, солому и даже, в припадке бешенства, с голоду пожирали друг друга. Вареное человечье мясо продавалось на московских рынках. Дорожному человеку опасно было заехать на постоялый двор, потому что его могли зарезать и съесть». Жак Маржерет, оставивший любопытнейшие заметки о России, писал: «Я был свидетелем, как четыре крестьянки, брошенные мужьями, зазвали к себе крестьянина, приехавшего с дровами, как будто для уплаты, зарезали его и спрятали в погреб про запас, сначала намереваясь съесть лошадь его, а потом и его самого. Злодеяние это тотчас же и открылось: тогда узнали, что эти женщины поступили таким образом уже с четвертым человеком». Обезумевшие от голода люди поедали лошадиный навоз и собственный кал; сохранились свидетельства о помешавшихся матерях, которые грызли собственных детей.
Справедливости ради следует сказать, что не вся страна была поражена голодом в равной степени. Например, в окрестностях Курска и в Северской земле урожаи были весьма хороши и даже близ Владимира-на-Клязьме стояли немолоченные с прошлых годов хлеба. Но толку от этого было чуть. Хлеботорговцы придерживали запасы, дожидаясь «настоящей цены». Хлеб прятали все – бояре, купцы, монастыри – и все пытались им спекулировать. Свидетельствует Н. И. Костомаров: «Нередко зажиточный крестьянин выгонял на голодную смерть свою челядь и близких сродников, а запасы продавал дорогой ценой. Иной мужик-скряга боялся везти свое зерно на продажу, чтобы у него по дороге не отняли голодные, и зарывал его в землю, где оно сгнивало без пользы». И хотя власть принимала драконовские меры, рубила головы спекулянтам и пекарям, добавлявшим в ковриги
Говорят, что в эти годы вымерла треть населения России, а из 250 тысяч москвичей в живых осталось не более 130 тысяч. Режим Бориса Годунова отсчитывал последние дни. Царем были недовольны решительно все. Люди знатные и родовитые оскорблялись тем, что на Московский престол сел потомок татарина, а в народе крепло убеждение, что правление Годунова не благословляется Небом. «Казни египетские», обрушившиеся на русскую землю, не оставляли сомнений, что Бог окончательно отвернулся от несчастной Руси.
Слухи о том, что царевич Дмитрий жив, начинают гулять по Москве еще в 1598–1600 годах. В 1601 году чудом воскресший царевич объявляется в Речи Посполитой, а в 1604 в Москве уже не таясь говорят, что агенты царя Бориса на самом деле убили в Угличе подставного царевича, а настоящий, которому заботами добрых людей удалось спастись, идет из Литвы добывать родительский престол, по праву ему принадлежащий. Когда Годунову доложили, что в Польше объявился человек, называющий себя Дмитрием Ивановичем, чудесно спасшимся сыном Ивана Грозного и Марии Нагой, царь Борис отреагировал незамедлительно. Под предлогом борьбы с моровым поветрием на литовской границе поставили крепкие заставы, а страну наводнили шпионы, старательно вынюхивающие, не говорят ли нехорошего против Бориса. Свидетельствует Н. И. Костомаров: «Обвиненным резали языки, сажали их на колья, жгли на медленном огне или по одному подозрению засылали в Сибирь, где предавали тюремному заключению. Борис становился недоступным, не показывался народу».
Но помогало это плохо – популярность Бориса в народе стремительно падала. Вдобавок в Москву приходили тревожные известия, что под знаменами Дмитрия собирается ополчение и буквально со дня на день надо ожидать вторжения Самозванца в московские пределы. Понимая, что промедление смерти подобно, Борис обратился за советом к патриарху Иову. Так была сфабрикована легенда, согласно которой Самозванец – это вовсе не Дмитрий, а бежавший еще в 1602 году из Чудова монастыря монах Григорий Отрепьев, некогда служивший секретарем у патриарха Иова. До поры до времени власти не решались заявлять об этом во всеуслышание, а предпочитали исподволь распространять в народе слух о беглом монахе. Но когда Лжедмитрий в октябре 1604 года пересек границу Московского государства, а русские города стали сдаваться ему один за другим, Борис решил сделать, так сказать, официальное заявление. Щекотливое дело поручили послушному патриарху, и он обнародовал грамоту, в которой говорилось, что обманщик, называющий себя царевичем Дмитрием, есть не кто иной, как беглый монах Гришка Отрепьев. При этом патриарх ссылался на свидетельские показания трех бродяг, а также доводил до сведения православной публики, что он со священным Собором проклял Гришку и всех его соучастников. Но положения это не спасло. Отношение к Борису и патриаршей грамоте было в народе весьма и весьма скептическим. Н. И. Костомаров пишет: «Насчет проклятия говорили: «Пусть, пусть проклинают Гришку! От этого царевичу ничего не станется. Царевич – Дмитрий, а не Гришка».
Сделаем небольшое отступление. В дореволюционной российской и советской историографии отношение к личности первого Самозванца всегда было очень прохладным. Его называли польским ставленником, говорили о тайном принятии Лжедмитрием католичества и, разумеется, ни на грош не верили в его подлинность. Даже в современных учебниках по истории нередко можно прочитать, что Лжедмитрий I был беглым монахом Гришкой Отрепьевым, а уж если речь заходит о его царском происхождении, эти слова неизменно берутся в кавычки. Скажем сразу же и без обиняков: кем на самом деле был этот человек, точно не установлено до сих пор. Но зато вполне определенно установлено другое: уж кем-кем, а Григорием Отрепьевым он не мог быть ни при каких условиях. Сие весьма убедительно показал еще Н. И. Костомаров. К вопросу о подлинности первого Самозванца мы еще в свое время вернемся, а пока отметим, что версия Дмитрия-Отрепьева идет прямиком от Годунова, и историкам это прекрасно известно. Неужели можно хотя бы на мгновение допустить, что царь Борис, неуверенно сидящий на Московском троне, будет настаивать на подлинности Дмитрия?
Давайте вспомним, при каких обстоятельствах впервые заговорили о Самозванце, а попутно развенчаем несколько дежурных исторических мифов. Вопреки расхожему мнению, названный Дмитрий впервые объявился отнюдь не в Польше и даже не в Литве, а в самых что ни на есть русских землях – на Киевщине. Правда, Литва и Западная Русь входили в то время в состав федеративного государства под названием Речь Посполита, но это предмет отдельного разговора. На непростых русско-польско-литовских отношениях мы чуть подробнее остановимся в следующей главе, а в данном случае нас интересует только лишь география: где, когда и каким образом Самозванец впервые заявил о себе? Это событие произошло в 1603 году в имении всесильного магната Адама Вишневецкого, где будущий царевич Дмитрий числился одним из работников (поступил в «оршак», то есть придворную челядь князя, как свидетельствует Н. И. Костомаров). Правда, тот же Костомаров рассказывает, что за некоторое время до этого молодой человек, представившийся впоследствии сыном Ивана Грозного, учился в арианской школе на Волыни, но это обстоятельство мы спокойно можем опустить, потому как особых амбиций он в ту пору, очевидно, не обнаруживал. Не случайно Костомаров так и пишет: «назвавшийся впоследствии».