Черные глаза
Шрифт:
Рузанка была не в духе. Молча строчила что-то в своем телефоне, вакцину пила тоже молча, без удовольствия.
В кафе заскочила Элитка, Рузанкина одноклассница. Ей тридцать три, и она до сих пор не замужем. Хотя, по местным традициям, уже сильно пора вязать приданое внучкам.
Бабушка деликатно склонилась к Элитке.
— Элита, ты почему замуж не выходишь, девочка?
— Не за кого, бабушка Кегецик. Ты же знаешь, у нас на десять Элит девять наркоманов, и те женатые.
Бабушка, улыбнувшись глазами, кивнула
— Смотри, может повезет, русский тебя возьмет?! А папа потом привыкнет.
Через полчаса Альдос слегка кивнул головой Карапету, и тот бережно выволок на автобусную остановку по очереди всех троих.
— Хорошие мальчики, — сказала бабушка, опрокидывая третью рюмку чачи на чесноке. — Просто им наша вакцина не подошла. Еще есть, Алик?
— Как у меня дома может не быть вакцины! — всплеснул руками Альдос.
— Во-первых, это не дом, а ресторан, — поправила я.
— Еще раз этот сарай назовешь рестораном — ты, твои дети и внуки каждую пятницу здесь бесплатно обедать будут! — улыбнулся Альдос.
— Почему пятницу? — уточнила я. — Я, может, хочу в субботу.
— В субботу и без твоих внуков все столики заняты.
— По-братски!
— В субботу братьев нету. В субботу только банкеты, — отрезал Альдос и почесал сломанной в четырех местах пятерней шерсть на своем животе.
— Как меня достал этот муж, — прошипела, наконец, Рузанка. — Два часа уже на эсэмэски не отвечает. Чтоб он соленой айвой поперхнулся!
— На эсэмэски отвечают только трусы, — засопел Альдос из солидарности с мужем Рузанки.
Шашлычник в кровавой рубашке снял с огня закопченную сковородку с чем-то не очень местным внутри. В Имеретинке давно ждали французскую делегацию проверяющих олимпстройки — Альдос специально для них решил пожарить улиток, которых сам же собрал на рассветной росе у себя в винограднике.
— Руз, попробуй, съедобно? — спросил Альдос.
— Ни за что. Я уже достаточно говна съела в этой жизни.
— Попробуй, по-братски!
— Если меня можно уговорить съесть улитку, значит, меня можно и на что-то другое уговорить! — торжественно произнесла Рузанка. Муж очень гордился бы ей. Если бы отвечал на эсэмэски.
За соседним столиком поднял голову давно там уснувший кто-то, в шлепанцах и наколках, глянул на нас сквозь веки и промычал:
— Воры! Не ссорьтесь, нас мало!
Со скрипом взлетела пластиковая калитка, и в кафешку ворвался наш младший брат Фауст, на ходу отбиваясь от трех своих маленьких сыновей.
— Грачика грабанули, весь дом украли, ничего не оставили, что делать?
— Воров вызывать. Или ментов, — здраво рассудил Альдос.
— Ментов уже вызывали! Они приехали, посмотрели и говорят: «Это не к нам, это к ворам».
— Значит, воров, — согласился Альдос. — Карапет! Где сейчас Жопа?
— Жопа откинулся, — пробасил Карапет.
— Да? А как я не знал?
— Ты бухал, —
— А Полужопа где? — спросил озадаченный Альдос.
— Полужопа в Тлюстенхабле.
— Тлюстенхабль? — Рузанка оторвалась от телефона. — Я знаю, где это. У меня отец там сидел.
— Твой отец — хороший мальчик. Просто не повезло ему, — подметила бабушка.
Рузанка даже не улыбнулась. У нее в телефоне были активные недопонимания. И вдруг телефон взорвался мелодией «Пусть наши горы не знают позора, выпьем за наш Кавказ».
Рузанка жадно схватила трубку, и с каждой секундой чьего-то тяжелого монолога на том конце провода лицо ее разлеталось калейдоскопом разных оттенков ярости. Наконец, Рузанка ответила:
— Кристина! Ради мамы, ты прямо на месте к этим перепелкам костлявым подойди и скажи, что, если они хотят уйти оттуда своими ногами и вперед смотреть обоими глазами, пусть уматывают прямо на месте, пока я до них не добежала! Пусть в другом кафе ляжками трусят, а не там, где мой муж с друзьями нормально отдыхают. Скажи, если я их еще раз на километре увижу, я их так потеряю в Веселом, что их трупы до следующего сезона не найдут. Подожди, я сейчас приеду!
Рузанка воткнула трубку в карман и выстрелила из кафешки к таксистам.
Под пыльными лавровишнями дружелюбно посапывали вакцинированные олимпстроевские мальчики — там же, где их уложил Карапет. Над их потными лбами плотоядно кружили осы.
Таксисты стайкой сидели на корточках у выхода с пляжа, курили и грызли семечки. Никто из них никуда не собирался — они сидели так не первый час, не первый день, и их старенькие девятки выцвели от привычного солнцепека.
Рузанка говорила с таксистами на одном языке. Правда, это не помогало. Уже третий раз она задавала один и тот же вопрос:
— В Веселое поедешь?
— Нет, не поеду.
— А ты поедешь?
— Не-а.
— А в Нижневеселое?
— В Нижневеселое вообще не поеду.
— А в Верхневеселое?
— В Верхневеселое — тем более не поеду!
Из открытой двери соседней машины вдруг что-то чихнуло и выдало женским голосом:
— Медвежий угол, дом три, второй подъезд возле гор, кто у меня поедет?
Это проснулась рация.
— Второй подъезд возле гор, дом три, Медвежий угол! — требовательно повторила диспетчер.
— Сако, выруби ее — бесит! — сказал таксист хозяину машины с рацией и спросил у Рузанки с вызовом:
— А сколько ты будешь платить в Веселое?
— Да сколько скажешь, столько и заплачу!
— Пятьсот рублей будешь платить? — обнаглел таксист, который прекрасно знал, что красная цена — сто.
— Буду!
— Нет, все равно не поеду, — отвернулся таксист.
Шлепая резиновыми тапочками по гравийке, подошел Альдос.
— Если дашь слово, что не будешь Мотога убивать, давай подвезу тебя, — сказал он Рузанке.