Черные глаза
Шрифт:
— Понятно? — орал он теперь, возвышаясь надо мной своим багровым лицом со струйками красных сосудов в синих глазах.
— Да понятно-понятно, чё, — я встала в шеренгу, махнула ребятам, чтобы тоже встали. Куда же мы теперь денемся с базы, если война.
— Дядь Вачик, тебе что, отдельное приглашение нужно? — гаркнул Валек.
Дядь Вачик молчал, прислонившись к пыльному танку.
— Я к тебе обращаюсь! Сюда иди!
Дядь Вачик внимательно почесал подмышку.
— Мне там голову напечет. Я и отсюда тебя глубоко уважаю, — спокойно
Валек хлебнул было воздух красным лицом, но, ничего не сказав, повернулся обратно к шеренге.
— Вооруженный отряд полевого командира Гелаева при попустительстве грузинской стороны проник в Кодорское ущелье! Сейчас там идут бои с абхазской армией! В Абхазии объявлена мобилизация, собирается партизанское ополчение. Ночью боевики сбили вертолет миссии ООН. Все девять, бывших на борту, вероятнее всего, погибли. Мы, как миротворческие войска, обязаны охранять мир и покой. Мир и покой! Понятно? — как по писаному чеканил подполковник.
Галка и Люба, стоя в шеренге, разглядывали купленные с утра на рынке и тут же напяленные босоножки. Их беззаботный вид заставлял предположить, что они не понимают по-русски.
— В скольких километрах от нас находится Кодорское ущелье?! — утрожающе крикнул шеренге Валек.
— В двадцати, — пробубнила шеренга.
— Именно! Мир и покой! — на всякий случай напомнил подполковник.
Свежие ветки кудрявого леса цеплялись за волосы и, если не увернуться, могли больно хлестнуть по лицу Я подпрыгивала на броне, одной рукой ухватившись за чей-то бушлат, другой прикрываясь от веток. Российская миротворческая «бээмпэшка» неслась так быстро, как только может нестись «бээмпэшка», догоняя «уазик» с абхазскими военными и нашу задрипанную «шестерку» с моими Андрюхой и Гагром.
Мы ехали по узким тропам Кодора в сторону сбитого вертолета. Внутри «бээмпэшки» гремели алюминиевые бадьи — те самые, которые испуганные повара тащили по плацу. В эти бадьи надо было собрать останки погибших ООН-овцев.
Изредка мимо проскакивали безмолвные деревеньки из двух или трех дворов с коренастыми домиками, с обязательной широченной верандой, прозрачными лесенками, куцей пальмой, пересохшей облезлой фасолью перед забором и притихшей до времени мандариновой рощицей, поджидающей Новый год; одинокие черноусые пастухи на черных конях, их псы с любопытными мордами, беспризорные буйволицы с тяжелыми выменами и мохнатые полудикие свиньи. На шеях свиней болтались деревянные треугольники, нацепленные, чтоб не лезли в чужой огород.
Свиней становилось все меньше, а лес все чернее и гуще, пока совсем не перестал подавать признаков жизни. «Бээмпэшка», стряхнув нас с брони, как Люба с Галкой стряхивают капли воды с упитанных поп, встала посреди благоухающей чащи.
— Бронетехника дальше не пройдет. И «шестерка» ваша не пройдет. Пройдет только «уазик». Остальные остаются ждать.
— Валек! Товарищ подполковник! Ты издеваешься! У нас же эфир вечером, — взмолилась я.
— Ты вообще думаешь,
— Я на «уазике» поеду. С абхазами, — отчеканил мой оператор, надевая камеру через плечо, как калаш, и впихнулся в «уазик» с абхазами.
А мы остались их ждать. «Бээмпэшка», притулившаяся под самшитами, как спящая курица, и наши видавшие разное белые «жигули».
Достали дядьвачикина вина, закурили. Подполковник отхлебнул и сразу снова почти стал Вальком.
Гагр потянулся за общей пластиковой бутылкой с вином, но я заворчала, не разрешила, ему же еще за руль. Валек, растянувшись на бушлатах, умиротворенно прислушивался к очень далеким выстрелам.
Открыли вторую дядьвачикину бутылку. Мягкое солнце поблескивало в лакированных лавровишневых листьях.
— Мля, ну как же красиво, сука! — мурлычет Валек. — Только вам говорю, старички, смотрите, не ляпните никому — я тут на прошлой неделе пансионат купил. Маленький. За три штукаря. Прямо у моря. А рядом еще полгектара мимозы мне Сослан Сергеич подсуетил просто в подарок. Отблагодарил за все хорошее.
Багровое лицо Валька растекается по бушлату.
И тут хрипло кашляет рация.
— Киндзмараули, я Ркацители, как слышишь меня, прием!
— Нормально слышу, — настораживается Валек, пока мы от хохота валимся под броню.
— В ваш район чехи прорвались, дуйте на базу, прием!
— Ты дуру не гони, Ркацители, когда б они успели?
— Через двадцать минут у вас будут, дуй на базу, говорю, подполковник, мля!
Рация сплевывает и отрубается. Валек, не глядя на нас, командует бойцам прыгать в машину.
— Ау, подполковник, а мы? — интересуюсь я.
— Ну и вы дуйте на базу! Подсадить тебя на броню?
— Так мы же Андрюху отправили в ущелье. Они и не знают, что сюда боевики прорвались. У них там, в «уазике», одна дедушкина двустволка на всех, в лучшем случае.
Валек молча бросает бушлат на броню и сам прыгает следом.
— Старичок, ты нам хоть бойца с автоматом оставь, мы же вообще без оружия! — кричу я ему вслед.
— Мы своих не бросаем, — кидает мне подполковник, и «бээмпэшка» со скрежетом выползает в сторону моря.
Как-то сразу почувствовалось, что в горах гораздо прохладнее, чем внизу. Сидим, допиваем вино, поеживаемся.
Гагр вдруг говорит:
— Не могу вспомнить, за Елену Масюк тогда сколько отдали — лимон или два, когда она в плену была?
И как только он это сказал, в лучших традициях Голливуда — под самшитами, на мохнатой тропинке, по которой двинул в горы наш «уазик», мы видим то, что мы видим: человек двадцать пять, бородатых, чумазых, кто в камуфляже, кто в трениках, с автоматами, с ружьями, у одного через плечо — натовский гранатомет.
Мы с Гагром мгновенно оглядываемся на «шестерку» и одновременно понимаем, что нет, бесполезно: дадут сразу очередь, и все — приходи кума любоваться.