Черные колокола
Шрифт:
— Ясно, товарищ полковник. Когда прикажете отправляться?
— Не раньше, чем почувствуешь себя Миклошем Паппом. Иди к нему, он быстро введет тебя в курс своей жизни. Парень толковый, понимает, что к чему.
Андраш подъехал к громадному дому, уперся радиатором машины в массивные литые ворота, дал продолжительный сигнал. Сейчас же выскочил часовой с автоматом и гранатами, торчащими, из карманов спортивной куртки.
— Кто такой? — грозно спросил он. — В чем дело?
— Желаю говорить с твоим командиром, байтарш. Чрезвычайно
Часовой исчез.
Андраш ждал, с любопытством оглядываясь и прислушиваясь. Его внимание привлекла железная, только что откованная, со следами сизой окалины птица. Она кое-как, наспех прикреплена к воротам телефонным кабелем. Турул модар!
Появился часовой в сопровождении долговязого повстанца, очевидно, командира. Это был Стефан.
— В чем дело? Откуда ты? — спросил Стефан.
Андраш подробно изложил ему свою «железную, чистой воды легенду».
Ворота, запирающие вход во внутренний двор огромного подковообразного дома, распахнулись, и Андраш попал в центральный очаг мятежников.
Стефан, исполняющий обязанности начштаба при Ласло Кише, запыхавшись, вбежал в «Колизей» и доложил атаману, что погибли три «гвардейца» — Арбоци, Силади, Даллош, — выполнявшие его особое задание.
— Где? Как? Когда? — закричал Киш и схватил автомат. — Отомстим! Сто уложим за одного нашего парня.
Стефан смущенно поскреб свой лохматый затылок.
— Успокойся, байтарш! Некому мстить.
— Как некому? Да мы поголовно… Где они погибли?
— Убиты при выполнении вашего задания в Обуде.
— Кто поднял на них руку?
— Сначала было все хорошо, как вы и задумали. Мне звонили оттуда, подробно докладывали. А потом вышла осечка. Не предусмотрели мы кое-что, просчитались. Гнев народный против авошей не учли.
— Не тяни, Стефан! Выкладывай суть.
— Шофер, машиной которого воспользовались Арбоци, Силади, Даллош, принял их за настоящих офицеров безопасности и расстрелял.
— Что за идиот? Откуда он, этот шофер?
— Из гаража чепельских заводов, Миклош Папп. Лихой парень. Не предупредили его, вот он…
— Самого расстрелять! — завопил Киш.
— Байтарш, это несправедливо. Парень достоин награды, а вы… Не знал же он, что это наши люди. В авошей стрелял, а не в гвардейцев. Я бы на вашем месте обнял, расцеловал его, объявил героем.
— Убийцу моих друзей?
— В интересах дела можно и забыть о друзьях. А интерес большой. Смотри, мол, свободный Будапешт, что сделал простой парень, сын Венгрии, шофер Миклош Папп! Убил тех, кто целился в него двадцать третьего октября, во время мирной демонстрации, кто обрушил на него огонь двадцать пятого на парламентской площади!
Ласло пожевал губами, понюхал душистую, дорогую — оттуда, с Запада, — сигарету «Караван», подмигнул своему сообразительному начальнику штаба.
— А ты, Стефан, пожалуй, прав. Где Миклош Папп?
— Во дворе, среди гвардейцев.
— Прекрасно. Пошли!
На огромном дворе, запертом железными воротами с черными крыльями турула, шумят «гвардейцы». Все кричат, смеются, каждый требует внимания к себе, и никто не слушает других. От каждого разит дымом пожарищ, спиртным. Каждый старается перещеголять другого в ненависти к трупам в чужих мундирах, лежащим в машине. Плевки, изощренные ругательства. Гам, смех, свист, улюлюканье, хохот…
Андраш стоял в стороне от беснующихся. Даже харкать на эту погань противно. Выражение его лица, однако, было независимо-гордым и как бы говорило: «Я свое отплевал пулями».
Плохо было сейчас на душе у Андраша.
В партизанский период своей жизни он неоднократно бывал в зоне действия немецких карательных войск и специальных истребительных отрядов фашистского главаря Салаши, сменившего адмирала Хорти, крестного отца Муссолини и Гитлера. Много раз он видел бесчинства фашистов в оккупированном Закарпатье: Мукачеве, Берегове, Ракове, Ужгороде. Проникал и в жандармерию Ужгорода, в застенки шефа закарпатских жандармов хортистского майора доктора Ласло Аги.
Но всякий раз, даже и в двадцатый, попадая в логово врага, он не мог привыкнуть к своей, тяжелой роли, освоитъся с ней, вжиться в нее. Всегда действовал, как в первый раз.
Это очень трудно — быть не тем, что ты есть в действительности. Скрывать свою любовь к правде, справедливости. Скрывать, что ты не убийца, не грабитель, не насильник, не умеешь надругаться над малолетней и не пожалеть седую мать.
Ласло Киш подошел к Андрашу, своей коротенькой рукой схватил его сильную большую руку, строго спросил:
— Ты и есть Миклош Папп?
— Он самый, — серьезно, без всякого подобия улыбки ответил Андраш.
— Ты понимаешь, что сделал?
— Да, байтарш. Убил своих врагов.
— Слыхали? — Ласло Киш повернулся к присмиревшим «гвардейцам». — «Убил своих врагов»? Сразу троих. А все ли вы сделали то же самое?
Кто-то тут же крикнул:
— Есть и такие, что побольше сделали.
Толпа загудела.
— Я уже пятерых укокошил.
— И я.
— И я семерых.
— А я не считал и считать не буду. Сколько ни убью, все мало покажется.
— Тихо, друзья! — попросил Мальчик. — Кто убил не менее трех твердолобых, подымите руки!
Взметнулись кверху автоматы, пистолеты, зеленые гранаты. Мальчик с удовлетворением улыбнулся.
— Обижаться некому, все равны. А ты, Миклош, все-таки герой. Спасибо! — Киш раскинул руки, обнял шофера. — Благодарю и поздравляю. Как, ребята, примем Миклоша в свой отряд?
— Давай!
— Примем!
— Голосуй, байтарш!
И опять взметнулись автоматы.
Ласло Киш разыскал глазами начальника штаба, приказал: