Черные ножи 3
Шрифт:
— Жена и дочка! — пояснил он, даже не пытаясь подняться на ноги. — Что мне делать?
Мы оставили безумца лежать, подхватив лишь ирландца, который грязно матерился.
За следующим поворотом оказалась набережная, и я увидел, как Биг-Бен полыхает в огне, словно гигантский факел.
С разбегу мы нырнули в мутные воды Темзы, тут же уйдя на глубину, и это нас спасло. Огненный смерч прошел верхом и убрался куда-то дальше.
Лондону повезло. Серый покров неба разразился внезапным дождем, и тут же стало легче. Если бы стояли жара и безветрие, все оказалось бы фатально.
Британские истребители, наконец, взялись за свою работу и отогнали немцев из неба Лондона, сбив пару десятков самолетов. Но те уже успели выполнить свою роль, сбросив на город полный боезапас.
— Ненавижу самолеты! — заявил О’Хара, отплевываясь во все стороны, словно огромная рыба, высунувшая голову на поверхность.
Вода постепенно нагревалась, грозя превратиться в кипяток.
— Этого не должно было произойти, — Флеминг все еще пребывал в состоянии шока, и я не знал, как ему помочь. Он мощно греб к дальнему берегу, мы едва за ним поспевали.
Судя по всему, данные разведки не предполагали, что Германия нанесет столь ужасающий удар по Британии. И я еще раз покрутил в памяти исторические данные, которыми обладал — в моем варианте прошлого этого точно не случилось, я был в этом уверен.
Мы выбрались из воды чуть ниже по течению. Новый костюм и пальто были напрочь испорчены, Флеминг и О’Хара имели не менее жалкий вид, но сейчас никого это не смущало.
Вокруг раздавались стоны и плач. Горожане, пережившие бомбардировку, пытались отыскать своих родных и друзей, и зачастую находили лишь скорченные от удушья и жара трупы. На эту часть города атака пришлась лишь краем, поэтому я даже представлять себе не хотел, что случилось с теми кварталами, по которым пришел основной удар.
Вокруг творился хаос — но тут хотя бы имелись тела, в других же районах от людей оставался лишь отпечатки в быстро остывающем асфальте, или контурные пятна на стене. Повезло, что мы все же не попытались спрятаться в метро или бомбоубежище — там должны были задохнуться тысячами.
Невозможно понять тому, что это не пережил, как мучительна бывает смерть от удушья. На самом деле время жизни любого человека составляет максимум пару минут. А потом он делает вдох и запускает цикл собственной жизни заново… конечно, при условии достаточного количества кислорода в воздухе. И если этого вдоха не произойдет, то организм погибает. Человек — очень слабая субстанция, существующая в крайне скромном диапазоне температур, зависящая от неимоверного числа внешних факторов. Но дыхание — это первичный, главный, основополагающий инструмент жизни. Дыхание — и есть жизнь!
Мы шли по разрушенному Лондону. Флеминг — скорбной статуей, О’Хара — негодующим демоном грядущего возмездия, и я — случайным свидетелем трагедии. Все трое радовались тому, что остались живы, и горевали о погибших.
Звучали пожарные сирены, люди спешили на помощь тем, кто в ней нуждался. Но на каждого пострадавшего рук не хватало.
Где-то рядом застонала женщина, негромко, безнадежно. Я бросил взгляд на своих спутников, они то ли не услышали, то ли не отреагировали, продолжая
— Тут выжившие! — крикнул я и бросился к завалам, пытаясь сообразить, где именно раздавались тихие стоны.
Кирпичи, дерево, арматура — все в сторону. Тонкие кожаные перчатки моментально порвались в клочья, но я не обратил на это ни малейшего внимания. Определить точный источник звука никак не получалось.
Флеминг и О’Хара поначалу глянули на меня с легким недоумением — мол, не наше это дело, но потом присоединились к работе, и теперь с остервенением помогали разбирать завалы, не щадя своих сил.
Не хватало техники и рабочих рук, и все же, нам повезло, и через полчаса мы вытащили жертву — совсем еще юную девушку, у которой были перебиты балкой обе ноги. Но зато когда мы оттащили балку в сторону и развернули девицу — носастую, некрасивую, — то увидели, что она прикрыла своим телом ребенка — совсем еще младенца, и этим спасла его от смерти.
Маленький и красноголовый, он недовольно кричал, разевая непомерно большой рот, но главное — был жив!
Девушка даже не стонала больше, лишь беззвучно плакала от боли, и все тянула руки к ребенку.
— Все хорошо, родная, он живой! — погладил ее по голове О’Хара, стараясь успокоить.
Но я видел, что теперь, когда первая волна прошла, адреналин уходит из ее крови, и с секунды на секунду ее настигнет болевой шок.
— Сейчас она потеряет сознание, — негромко сообщил я Флемингу.
Тот глянул на девушку, негромко выругался и вытащил из кармана небольшую склянку. Одним движением скрутив крышку, он поднес сосуд к губам несчастной.
— Выпейте это! Вам станет лучше!..
— Мой сын…
— С ним все хорошо. Он жив и здоров, чего и вам желает. Пейте!
Она выпила, и почти тут же ее лицо сначала побледнело, потом порозовело, глаза ее закатились, и девушка уснула. Посреди разрушений, страха, страданий, пожаров и смертей — она просто спала, и даже слегка улыбалась во сне.
— Это ненадолго, — предупредил Флеминг, — опиаты действуют краткосрочно, максимум через час она очнется, и ей будет очень больно. Нужно доставить ее за это время в лазарет!
О’Хара подхватил спящую девицу на руки, мне достался младенец, и мы побежали вперед по улице, в надежде встретить карету скорой помощи. Но вокруг царили такая суета и безнадежность, смешанные с отчаянием, что ни о какой помощи со стороны и мечтать не приходилось.
— Идем на базу! — коротко приказал Флеминг, и ирландец его прекрасно понял.
Мы все дальше удалялись от центра города, и разрушения вокруг были менее значительны. Чем дальше, тем больше людей просто стояли вдоль дорог, глядя на столпы дыма, поднимающиеся чуть восточнее, и переговаривались между собой, очевидно, решая, стоит ли покинуть собственное жилье и уехать в загородные дома, или же все закончилось и можно остаться.
На нашу группу косились с ужасом, но ни один человек не попытался помочь. Англичане, мать их! Холодные, как рыбы, бесчувственные людишки, озабоченные лишь собственным благополучием.