Черные ножи 4
Шрифт:
У кого находили «запретку», тут же били с удвоенной силой, но, как я заметил, особо ничего не изымали. Получается, били так, для профилактики. Чтобы боялись и не забывали свое собачье место. Пока лижете сапоги господ офицеров, самое страшное наказание — пара ударов по ребрам. А потом всеми силами доказывайте, что вы верные псы империи.
Действенная тактика, «кнута» должно быть больше, чем «пряника». Иначе рабы возомнят о себе невесть что и будут подумывать, а чем, собственно, они хуже своих хозяев.
Через четверть часа все кончилось, эсэсовцы ушли,
Чувствую, сегодня все они будут не в духе. А значит, примутся вымещать злость на тех, кто находится в еще более проигрышной ситуации — на заключенных.
Ко мне подошел Виндек. По его виску текла кровь, но он этого не замечал. Тоже досталось гаду, я еле сдержался, чтобы не улыбнуться.
— Шведофф, ты приносишь несчастье! — выдохнул он мне в лицо. От него пахло мерзко — гнилым желудочным духом и сырым луком. Этот человек точно нездоров, к врачу ходить не надо. — Только вчера появился, и сразу все не так…
— В капо не напрашивался, — огрызнулся я. — Господин рапортфюрер фон Рейсс посчитал меня достойным и предложил это место. Если вы думаете, что он ошибся, сообщите это ему лично!
Виндек хотел было что-то еще сказать, но после моих слов осекся.
— А ты весьма непрост, Шведофф. Слушай свое расписание! Сейчас поднимаешь свой барак, потом до обеда поступаешь в распоряжение сестры Марии. После найдешь меня, и я сообщу, что делать дальше.
Так я и сделал, первым делом направившись в основную лагерную зону к бараку, но в этот раз Виндек болтался где-то в стороне, и я, разумеется, никого не тронул. Но все равно спиной чувствовал взгляды бывших товарищей. Дай им возможность, удавили бы в три секунды. И были бы правы.
Зотов, якобы случайно прошедший мимо, успел шепнуть:
— Информацию передал, генерал сказал, что сведения очень важные. Если узнаешь точную дату прибытия Гиммлера, постарайся сообщить…
Подобные сведения я мог узнать только в лазарете, поэтому сразу после того, как людей распределили на работы, чуть не бегом отправился туда.
К моему удивлению, сегодня лазарет был переполнен. К кабинету доктора Риммеля образовалась изрядная очередь из уже знакомых мне проституток. Вот только сегодня выглядели они не очень…
У двух или трех лица превратились в сплошные синяки, и из-за опухших век почти не видно было глаз. Еще одна качала руку на перевязи, кажется, она была сломана. Другая просто сидела у стены и мало что соображала, впав в полную прострацию.
Досталось им ночью знатно. Хоть и выбрали девки этот путь сами, но мне все равно было их жалко. Вот только помочь им я ничем не мог.
— Где сестра Мария? — спросил я ближайшую девушку.
Она легким кивком указала на кабинет доктора, и я, негромко постучав, заглянул внутрь.
И тут же отступил на шаг назад, не в силах смотреть на то, что там происходило.
Вчерашняя хохотушка-блондинка Хельга Браун, единственная, кто смел пререкаться с Марией, сидела на кушетке, а высокий мужчина в белом халате и пенсне, судя по всему, сам доктор
Но не это было страшно.
Хельга перестала быть блондинкой. Собственно, и брюнеткой или шатенкой она тоже не стала. У нее вообще отсутствовали волосы, и не только они. Я увидел красное мясо, монашеской тонзурой поблескивавшее на ее голове.
Кто-то снял с Хельги скальп, и сделал это небрежно и грубо, забавляясь.
Девушка даже не кричала, хотя ей было безумно больно — я это видел. Она застыла на кушетке, чуть прикрыв глаза, но находилась в сознании.
Я прикрыл дверь и отступил назад.
— Сама виновата, — зло пояснила одна из проституток, скривившись от неприязни, — дерзила весь вечер господам офицерам, хамила. Один из них и не выдержал, взял нож… и вот. За это и поплатилась, дура.
— Слишком уж наглая она, — поддакнула девица со сломанной рукой, — я вот молчала, делала все, что скажут, но все равно досталось…
— Легко отделалась, — хмыкнула третья, с избитым до невозможности лицом, — рука — ерунда, заживет. А мне вот три зуба выбили, они уже не вырастут…
В подтверждение своих слов она приоткрыла рот, демонстрируя отсутствующие зубы — два верхних резца и один клык.
— Ничего, выйдешь на волю, железные вставишь. Главное, сейчас работать можешь, а мне что делать? Обратно в лагерь? Фрау Кан меня там замордует и в печь… — девица расплакалась, баюкая поврежденную руку.
— Тебя как звать, красавчик? — устало спросила одна из девушек, с интересом разглядывая меня.
— Василий, — не стал скрывать я имя погибшего Шведова.
— Русский что ли?
— Советский.
— Ну-ну… — протянула она, покосившись на мой винкель с буквами «SU».
От Зотова я слышал рассказ о том, как немцы поначалу хотели внести разлад в стан наших военнопленных и приказали делать винкели на робах с буквой «R» — то есть русский — Россия, но неожиданно для фашистов люди, невзирая на угрозу гибели, массово отказались от этого и даже чуть было не подняли бунт. «Мы все — советские граждане, и вы не разделите нас по национальности» — заявили они. И тогда эсэсовцы внезапно пошли на попятную, разрешив нашивать буквы «SU» — советские — Советские Союз.
Дверь распахнулась и в коридор вышла Хельга с перебинтованной головой. Взгляд у нее был отсутствующим. Следом показалась сестра Мария, которая легко подтолкнула Хельгу в спину, напутствуя напоследок:
— Отлежись до вечера в своей комнате, поспи. Сон — лечит. А там решим, что с тобой делать дальше…
Хельга безучастно кивнула и пошла по коридору к выходу.
Мария заметила меня:
— Пришел? Гляжу, не слишком-то торопился?..
— Госпожа Мария, сразу после утренней поверки явился по вашему приказанию! — были бы у меня каблуки, щелкнул бы ими, а так просто вытянулся во весь рост, поедая «начальство» глазами. Никак нельзя, чтобы меня изгнали из лазарета, поэтому приходилось стараться.