Чёрные узы и Белая ложь
Шрифт:
Я не совсем представляла себе, как буду делать это, пока не оправилась от очередного отказа от моего парня, но это не имело значения. Несколько мирных часов я не хочу ни о чем думать, включая Картера.
Я стаскиваю с плеча полотенце, которое сорвала с одного из стульев у бассейна, и кладу его на песок. Сев на стул, я открываю сумку и аккуратно раскладываю вокруг себя припасы. Перед поездкой я побаловала себя новым набором карандашей для рисования, и мне не терпелось им воспользоваться. Сегодня я пыталась рисовать у бассейна, но Картер продолжал беспокоить меня, его мокрое тело грозило залить
Как только все аккуратно разложено, я кладу альбом на колени. Я начала рисовать раньше, в те тридцать минут покоя, которые у меня были, когда Картер заснул на одном из шезлонгов у бассейна. С того момента, как мне пришлось прекратить рисовать, чтобы приготовиться к изысканному ужину с семьей Синклеров, я умираю от желания вернуться к нему.
Назовите меня вдохновленной. Я нашла музу, и теперь, имея в качестве свидетеля только луну, я могу делать наброски, и никто меня не прерывет.
Я переворачиваю страницы в своей книге, восхищаясь прошлыми работами, которые я там храню. Есть поспешные, грубые наброски и один, над которым я не торопилась, все работы, которыми я до сих пор горжусь в глубине души. Однажды я отдала бы все, чтобы увидеть свои собственные рисунки, выставленные в галерее, а до тех пор мне достаточно ценить то, над чем я работала.
Остановившись на том, над которым я работала ранее, я провожу пальцем по карандашным штрихам, которые уже нарисовала. Мои щеки слегка краснеют от того, что меня вдохновило — или от кого, если уж на то пошло. Детали мышц — это то, что я хотела бы показать кому-нибудь еще. Я впечатлена своим вниманием к деталям.
Я беру один из своих карандашей, продолжая заштриховывать идеальные выступы пресса, над которыми работала. Со звуком разбивающихся волн, окружающих меня, я теряюсь в рисовании. Не знаю, сколько времени прошло, когда мне вдруг стало жарко.
Моя голова взлетает вверх, мои глаза встречаются с тем самым человеком, которого я чертовски долго рисовала в мельчайших деталях.
— Бек? — недоверчиво спрашиваю я, захлопывая книгу, прежде чем он успевает взглянуть на то, над чем я работаю. Моя шея покалывает от жара, когда я молюсь про себя, чтобы он не увидел, что я рисую.
Неуловимый старший брат Картера смотрит на меня сверху вниз, на его лице нет ни намека на эмоции. Его губы сжаты в хмуром взгляде, который я узнала за очень короткий промежуток времени, который он часто носит. Руки он держит в карманах хорошо отутюженных шорт.
— Тебе не следует оставаться здесь одной. — Голос у него грубый, в этом предложении чуть ли не больше слов, чем он сказал мне за все эти выходные со своей семьей.
Я смотрю вверх и вниз по пляжу, поднимая бровь в его сторону.
— Я не вижу здесь никаких угроз.
Он хмыкает, заставая меня врасплох, когда садится рядом со мной. Он осторожно убирает с дороги несколько моих припасов, его огромное тело слишком близко ко мне, когда мы делим полотенце, которое я схватила.
— Что ты делаешь? — шиплю я. Мои руки изо всех сил прижимают альбом к груди. Ненавижу признаваться в этом себе, но есть большая вероятность, что он уже видел, над чем я работаю. Я собираюсь жить в отрицании, пока он не покажет, что видел, что внутри.
Бек подтягивает
Я делаю это в любом случае.
— Мы на частном пляже. Я в порядке. Я пришла сюда, чтобы побыть одна, а ты все портишь.
Он без усилий протягивает руку и выхватывает альбом из моих рук. Я визжу, протягивая руку через полотенце, чтобы попытаться украсть свою собственность.
— Отдай это прямо сейчас! — кричу я, пытаясь вырвать книгу из его хватки.
Он держит книгу с противоположной стороны от себя, пригвоздив меня взглядом, который побуждает меня попытаться получить ее от него. Я знаю, что это, вероятно, бесполезно, но я растворюсь в луже смущения, если он посмотрит на то, что я рисую. Я должна сделать все, что в моих силах, чтобы получить от него это.
Мои руки падают на колени, когда я притворяюсь, что пока не заинтересована в том, чтобы вернуть его. — Тебе когда-нибудь говорили, что красть чужие вещи неприлично?
Единственным ответом, который я получаю от него, является веселый смешок себе под нос.
Почему малейшее подергивание его губ, движение, даже не образующее улыбки, омывает все мое тело жаром? Я могла бы обвинить в этом смущение за то, что он может найти, но я знаю, что это не так.
Бекхэм Синклер смотрит на меня. Такое ощущение, что он оставляет так много недосказанным, когда его глаза неторопливо пробегают по моим чертам лица.
Мои глаза скользят по блокноту в его руках.
— Если бы я хотела показать тебе, что рисую, я бы это сделала. Ты не имеешь права красть его у меня.
— Правда? — Его вызывающий взгляд говорит все, что нужно. Мудак точно видел.
— Во-первых, ты используешь первый шанс побыть наедине, который у меня был в эти выходные, а затем у тебя хватает наглости украсть то, что должно быть личным. Ты всегда такой, Бекхэм?
— Бек.
Я закатываю глаза.
— О, прости меня, Бекхэм. — Я нарочно использую это имя, чтобы позлить его. — Я начну называть тебя так, когда ты перестанешь быть ослом и вернешь мне мои рисунки.
Мой желудок сжимается, когда он поднимает картонную обложку книги. По крайней мере, есть небольшая польза в том, что он не перелистывает автоматически на самую новую страницу. Он начинает с первой страницы, просматривая каждый карандашный штрих, который я нарисовала.
Он молчит, не торопясь просматривая каждый рисунок, прежде чем перейти к следующему. В конце концов, он поднимает взгляд на рисунок, на котором я нарисовала мужчину, которого я видела едящим в одиночестве в кафе. На одном паже он сидел за столом точно так же, как я видела его тем ранним утром. Следующая страница была жизнью, которую я придумала для него в своей голове. Он шел по району Браунстоун в Нью-Йорке, взяв за руку женщину. В моей голове это была жизнь, которой он жил до того, как случилось то, что он ел в одиночестве в то утро. Я нарисовала его счастливо влюбленным в женщину рядом с ним, они вдвоем на утренней прогулке со своей крошечной тявкающей собачкой.