Черный ангел Эльхайма
Шрифт:
— Правда. Мне больше не нужны няньки. Ты сможешь открыть портал?
— Да, думаю, смогу.
— Уходите. Позвонишь Крэйлу, когда будешь на месте.
— До встречи, нильфешни. И не вздумай… пропасть.
Она не стала отвечать, нажала «отбой» и набрала номер Крэйла. Все это время Нотхильдис и Хель изучали темную часть коридора, о чем-то переговаривались, то и дело торопили ее выразительными взглядами.
Крэйл тоже ответил сразу. Ее короткий пересказ выудил из шанатара рев злости.
— Почему с тобой всегда так: ничего не происходит, как задумано?
— Как только найдешь
— Я возвращаюсь за тобой.
— Нет!
— Чихать я хотел на твое «нет», - огрызнулся он.
— Крэйл, Эльхайм вот-вот станет ареной для развлечений мясников из Лиги. Так задумано: убить всех, кого получится поймать. Потрошить будут всех, и дра’морцев тоже. Ты должен увести людей в безопасное место. Единственное, которое сможет выстоять.
«Я очень на это надеюсь», - мысленно добавила она.
— Дра’Мор, - не раздумывая, назвал Крэйл.
— Дра’Мор, - с улыбкой повторила она. – Спасайте всех, Крэйл, потому что, чтобы выжить в этой войне, темным и светлым придется стоять по одну сторону баррикад.
— Сначала ты.
— Я выберусь, - Марори оглянулась на красную от злости Хель. – У меня хорошая команда поддержки. Встретимся на площади перед Обителью ангелов.
— Я и с места без тебя не сдвинусь.
Конечно, не сдвинется, кто бы сомневался. Большего упрямца во всем мире не найти. Вот только Марори и сама не собиралась разменивать свою жизнь за здорово живешь. Не теперь, когда цель всего ее существования, наконец, начала выплывать из тумана беспамятства, где она все это время находилась в добровольном заточении. Не теперь, когда…
— Марори Шаэдис, я не шутил, когда говорил, что мы две половины одного целого, - хриплым голосом сказал Крэйл. – Не будет тебя – не будет и меня.
— Я знаю, что это всего лишь хитрый план, чтобы вернуться к разговору о коротких шортиках. – Она знала только один способ, чтобы хоть как-то бороться с подступившими к горлу слезами. – Береги себя, Клыкастый.
Они снова не попрощались, просто синхронно оборвали связь. Марори бросила телефон Нотхильдису, помассировала виски, собираясь с мыслями. Время слов прошло, наступила пора действий, и Марори собиралась показать, что воспоминания о грязном прошлом могут принести не только боль, но и вооружить ее парочкой смертельных трюков.
Но для начала…
«Сатис, ты мне нужен. Ты – и Энигма».
Теперь Марори не нужно было прислушиваться, чтобы различить его отчаянный вой за грохотом терзаемого Эльхайма. Она почти физически ощущала, как Порождение стремится к своей хозяйке, рвется сквозь заслон, который не может побороть в одиночку.
«Сатис, мне нужна Энигма. Ты должен ее принести. Ты можешь, потому что на тебе стоит моя печать и у нас с тобой одна сила на двоих. Если я стала сильнее, то и ты станешь».
— Ты не сможешь! – заорал Нотхильдис, когда Марори протянула руку и прижала растопыренную ладонь к натянутой до предела ткани Мироздания. – Ты нас всех угробишь!
Она проигнорировала его слова. В глубине души Тринадцатая разразилась нарочито театральными аплодисментами. Именно так все и было раньше: она, Марори, делала то, что хотела, насмехаясь над риском и выигрывая там, где проигрыш
— Успокойся, Нот, - краем уха услышала Марори, - Тринадцатая даже проигрывает красиво, так что если мы и сдохнем, то наверняка пафосно. Больше крови, Тринадцатая, больше агонии!
Марори нравилось заразительное сумасшествие Хель. В прошлом они не ладили: Марори не помнила почему, но точно знала, что и она, и Хель порядочно насыпали соли за воротник друг другу. Вероятно, произошло что-то выходящее за рамки дружбы и соперничества, раз Хель перестала показывать зубы и первой протянула руку помощи.
«Сатис, иди ко мне»
Сквозь ткань Мироздания Марори видела, как мечется верный шакал, как он, превозмогая нестерпимую боль, исполняет ее просьбу: рвет изнанку реальности, вываливается прямо перед Марроу и Кенной, которые собираются войти в портальный круг. Словно в кино, перед ней мелькали картинки: бледный, как проклятие, Марроу, с красными глазами и обожженными до мяса ладонями, в которых он из последних сил пытается удержать тамакату – не дать ей поработить себя. Марори увидела, как Кенна со слезами на глазах умоляет его не сдаваться. Увидела, как Сатис в резком прыжке избавил эрэлима от непосильной ноши. Марроу упал, из его носа обильно хлестала кровь, на губах пузырилась розовая слюна. Кенна бросилась к нему.
«Интересно, кто еще о ком будет заботиться», - подумала Марори и снова сосредоточилась на Порождении.
«Молодец, а теперь иди ко мне, потому что вдвоем мы одолеем кого угодно».
Она осторожно, но твердо надавила на ткань Мироздания. Там, где Марроу готовил портальный круг, он наверняка каким-то образом ослабил защитные сигилы, поэтому Сатису не составило труда проложить путь наружу. Но здесь сигилы продолжали работать в полную силу. Если бы только кабинет Флоранции… Марори отшвырнула бесполезные мысли: что толку теперь гадать?
Она надавила сильнее, когда увидела с обратной стороны знакомую шакалью морду. Сатис держал тамакату одной рукой, и на фоне его громадного эбонитового тела коса выглядела непривычно маленькой и хрупкой. И все же Марори чувствовала всю мощь заключенной в ней силы. И в эту самую секунду одушевленное оружие терзало несчастное Порождение всей силой накопленной за столетия злобой.
Она тянулась к Хаосу, раздвигала реальность, которая отвечала ей раскаленным дыханием: ткань Мироздания изо всех сил противилась вторжению, но Марори не собиралась сдаваться. Слишком многое сейчас поставлено на карту, чтобы отступать.
Сатис рвался к ней. Его вой был таким отчаянным, а боль настолько сильной, что на глаза Марори невольно навернулись слезы.
«Иди ко мне. Ну же!»
Она повторяла снова и снова, пока пальцы не разорвали упругое невидимое полотно. Сатис дернулся – и вложил тамакату в ее раскрытую ладонь. Марори крепко сжала пальцы на древке, чувствуя, как древняя сила наполняет проклятое оружие разрушительной мощью. Древняя сила Тринадцатой, древняя сила ее самой.
Марори решительно рванула оружие на себя, Сатис подался следом. С отчаянным треском лопнула ткань Мироздания, выпуская наружу того, кто не мог находиться вдали от своей хозяйки.