Черный Баламут. Трилогия
Шрифт:
Кивнул удовлетворенно.
– Я принимаю плату. Твое обучение закончено.
Экалавья поднялся, еще раз поклонился Брахману-из-Ларца и лишь после этого, бесстыдно скинув набедренную повязку, принялся перетягивать искалеченную руку.
Зубы помогали оставшимся пальцам.
Арджуну била мелкая дрожь, и царевич не сразу сообразил: что-то теплое и липкое тыкается ему в ладонь.
– Возьми. Ты хотел быть лучшим? Теперь ты - лучший. Закон соблюден, и Польза несомненна.
Царевич увидел на своей ладони окровавленный палец нишадца, отшатнулся - и палец упал ему под
– Но, Гуру… я же не хотел… так! Зачем…
– Ты хотел быть лучшим. Я обещал тебе это. А как - это забота твоего Гуру.
– Голос Дроны постепенно оживал, одновременно становясь дребезжащим, словно в глубине гортани успели надорваться невидимые струны.
Еще с полминуты Брахман-из-Ларца стоял перед царевичем, глядя мимо него, а потом молча пошел прочь.
– Экалавья…
Нишадец поднял взгляд от четырехпалой руки и посмотрел на Арджуну.
Спокойно, без злобы и гнева.
– Я… я не хотел - так. Я не знал… Прости меня!
– Арджуна неуклюже поклонился и бегом бросился вслед за уходящим Дроной.
…Маленький, очень маленький силуэт скорчился в кустах.
Призраку было страшно.
Поэтому только он видел, как, оставшись в одиночестве, Экалавья схватил брошенный лук.
Тетива остервенело взвизгнула, натягиваясь, рука-коготь указательным и средним пальцами вцепилась в бамбуковое веретено с обточенными коленами, сминая оперенье, повязка на ладони разом набухла, обильно пропитываясь кровью, но две стрелы, одна за другой, уже рванулись в полет.
И вторая сбила первую у самой цели, как скопа-курара бьет верткую казарку, не дав вонзиться в лицо деревянного идола.
ГЛАВА XVI
ЛЮБОВЬ ПРОТИВ ПОЛЬЗЫ
…Не люблю я ездить в Хастинапур!
Впрочем, об этом я уже где-то писал. И не раз. Но нынешняя поездка с самого начала складывалась до безобразия несуразно. А всех дел, казалось бы, наведаться в дворцовые архивы, забрать приготовленные Для меня копии записей последних лет - и назад, в свою обитель. Тут у меня семья, ученики, тут у меня хозяйство, тут у меня кукиш за спиной…
Началось все с того, что перевозчика словно агама-мухожорка языком слизала. Всегда так: пока никуда не собираешься, он на месте, околачивается близ обители и с бабами лясы точит, а как переправиться надо - ищи-свищи!
Объявился перевозчик только на следующее утро и отчего-то весьма расстроился, узнав, что я отправляюсь в Город Слона. Впрочем, по дороге сей труженик весла поведал мне суть дела.
Прибился на днях к их деревне (той самой, где в свое время моя мать обреталась) странный мальчонка. Достал рыбаков хуже клеща: отвезите, мол, меня на юг как можно дальше, чтоб мне до Махендры, лучшей из гор, добраться! Рыбаки, естественно, посмеялись да погнали сорванца: не мешай делом заниматься, а то уши оборвем! Зато сынки рыбацкие в чужака репьями вцепились - живая забава по свету бродит! И для затравки
– Как это - нечем?
– удивляется пришлый. И достает из-за пазухи пару ожерелий городской работы: одно сердоликовое, другое из "мертвой" бирюзы.
И еще браслет серебряный.
– Хватит?
– спрашивает.
Тут самый шебутной из местных подмигнул дружкам и заявляет:
– А ну, дай посмотреть! Не подделка?
Пришлый вроде как даже обиделся. Сует шебутно-му первое ожерелье - на, дескать, смотри!
Тот честно посмотрел. На просвет и. по-всякому. Палец послюнил, потер.
Сердолик.
Настоящий.
И вообще - красиво.
– Ладно, - скалится рыбацкий сынок.
– Убедил! Остальное давай.
– Так ты меня отвезешь?
– пришлый мальчонка спрашивает.
Местные, понятно, ржут как мерины.
– Ясное дело! Хоть на край света. Ты, главное, давай-давай, а уж за нами не заржавеет! Прямо отсюда Махендру узришь!
Тут мальчонка смекнул наконец, что его просто-напросто обобрать хотят, а везти никуда и не думают. Огляделся, взял так спокойненько шебутного за два пальца и хитро дернул с подвывертом. Тот как заорет! Потом оказалось, пальцы-то ему пришлый вывихнул знатно, окрестные лекари просто диву давались: вправляешь, а они обратно вываливаются!
Забрал малец свое ожерелье и обратно за пазуху прячет.
Тут они всей оравой на него и налетели.
Всей оравой и родного папашу лупить сподручнее, да только опять у шутников промашка вышла!
Дрался этот мальчонка, как дикая кошка! Сначала камнями издалека отбивался - одному парню глаз вышиб, другому голову чуть не насмерть размозжил, остальные по сей день хромают, дальше, когда до рукопашной дошло, взрослые прибежали, растащили.
Кто б кого не убил, а все равно беда!
Мальчонку связать пришлось. Иначе никакого сладу с ним не было, ровно бешеный! Посадили его в сарай - остудить гонор, у дверей пару сторожей оставили, а ожерелья и браслет старосте отнесли.
Небось украл где-то, бродяжка…
К вечеру, когда пришлый вроде угомонился, отвели и его к старосте. Тот давай расспрашивать: кто таков, откуда, где цацки взял, куда путь держишь, почему один, без родителей?
– Брахман я!
– отвечает.
Врет, понятно. Разве ж брахманские детки так дерутся! И в одиночку где ни попадя с ворованными цацками не шастают!
– К Махендре иду!
– А зачем?
– К Раме-с-Топором! В ученики проситься. Ну что с ним делать? Ни имени своего, ни откуда родом, ни кто родители - не говорит. Только и твердит: брахман, мол, иду на Махендру к доброму дяде Раме-с-Топором.
Так больше ничего от него и не добились. Ну, покормили, понятно, и обратно в сарай заперли. Стали чесать в затылках: как с мальцом поступить? Отпустить? А вдруг вор? Продать в услужение? Так кому этот драчун бешеный нужен? Опять же торговцы не сегодня и не завтра заявятся… А в деревне на работы определить, так свои мальчишки изведут - злы они на него чрезвычайно. Хотя, в общем, сами виноваты…