Черный бор: Повести, статьи
Шрифт:
Для христианина самое верное, и притом самое прямое, выражение понятия о земной жизни заключается в двух словах — „нести крест“. Мы все носим до гроба тот крестик, который на нас возлагается при обряде крещения, когда не только в младенце еще не пробудилось сознание, но даже и взрослые, присутствующие при обряде, большей частью не помышляют о символическом значении этого крестика. Символ растет с тем, кто его носит. Крестик становится крестом — более или менее тяжелым, — но всегда крестом. Страдание — наш общий удел. Все страдают, и чем многоструннее, если так можно выразиться, строй души, тем обильнее источники страдания. Но лишь немногие помнят, что нам скорби предвозвещены и что в них нам дарован залог будущей жизни. Страдание не может быть конечной целью бытия» [120] .
120
Религия
Проникая в душу человека и завладев его настроением, христианство тем самым дает истоки новой жизни и производит коренное изменение в быте народов…
Запомним и этот пункт, потому что отзвуки его мы встретим еще в миросозерцании великого русского пессимиста К. Н. Леонтьева…
Итак, несмотря на принцип страдания, воздержания и креста, христианство глубоко жизнерадостно и светло.
«Все церкви одинаково сознают коренной переворот в борьбе народов, совершившийся в силу неотразимого влияния христианства. Ему исключительно принадлежат нравственное начало самоограничения, начало верующей покорности своей судьбе, начало кротости в отношениях к ближним, начало признания всех людей ближними, начало духовного равенства мужей и жен и даже семейное начало. Семья есть чадо христианства. До него понятие о потомстве стояло в ветхозаветном мире на месте наших понятий о семье: потомство могло быть идеей немногих, семья — идея, доступная всем и каждому. Можно сказать, что она в первый раз церковно признана в Посланиях апостола Павла, и чтобы в этом убедиться, стоит только вспомнить об условиях семейного быта евреев до евангельской проповеди. Наконец, христианство одно осмыслило кратковременность и печали земной жизни человека, перенеся в другой мир последнее о ней слово» [121] .
121
Религия и наука, с. 423.
«Христианские начала одни могут примирять неравенства, умерять страсти, сдерживать и покорять волю, вооружать терпением в нуждах, возбуждать любовь к ближним и обеспечивать все виды добровольного и доброхотного исполнения обязанностей и призвания этой любви. Они всем доступны, не требуют научной подготовки и заключают в себе единственный на земле осуществимый идеал равенства. Но они не вводятся в жизнь ни законами, ни административными распоряжениями… Они могут быть только проповедуемы и проповедуемы двояко: силой слова и силой примера. Проповедь слова — дело церкви; проповедь примера — дело каждого из мирян» [122] .
122
Там же, с. 441.
«Принудительное законодательство не может разрешать социальных вопросов, потому что в их корне лежит протест против начала имущественных неравенств, а на этом начале покоится то, что мы называем цивилизацией. Науки, искусства и художества — его создание. Насильственное уравнение может уравнять нужды, но не средства. Законодательные административные меры, направляемые к устранению всякого рода злоупотреблений, к облегчению всяких тягостных нужд и вообще к улучшению материального быта масс, всегда имеют тот недостаток, что одним как будто обещают более, чем могут дать, а с других как будто снимают некоторую долю лежавших на них несомненных обязанностей» <…>.
«Агитаторы сознают, что христианство есть главный оплот общественного порядка, и для ниспровержения этого порядка пользуются пробудившимся коллективным самосознанием масс» [123] .
Но выставляя христианство во всеоружии и цвете примиряющей и синтезирующей религии единения и примирительного начала между классами, Валуев не мог оставить без внимания и разъяснения
123
Религия и наука, с. 441.
«Как объяснять себе продолжительный исторический факт, что христианство, религия любви, смирения и мира, породило столько раздоров, распрей, ненавистей, кровопролитий и жестоких гонений? Ученикам Спасителя было предвозвещено, что они будут ненавидимы, гонимы и умерщвляемы; но не было сказано, что они сами будут друг друга ненавидеть, преследовать и умерщвлять. Не должно ли приходить на мысль, что дух отрицания и злобы, не надеясь на успех прямого отрицания, старался, по крайней мере, озлобить и под личиной ревности к истине поселять раздор в умах и ожесточать сердца» [124] .
124
Там же, с. 422.
Задаваясь такими вопросами уже в статье «Религия и наука», Валуев пока не дал ответа…
Но зато в специальной статье «Религиозные смуты и гонения от V до VIII века», Валуев подвергает этот вопрос весьма тщательному рассмотрению. Не имея пока равных себе, эта статья может быть признана классической в своей области… Поэтому мы на ней остановимся специально.
Заявивши, что «относительно продолжительности, преемственности, размеров, форм и психологической основы религиозных междоусобиц, преследований и гонений мы большей частью ограничиваемся смутными и шаткими понятиями», Валуев и определяет цель очерка — проследить сжатую хронику таких междоусобиц, преследований и гонений (с середины V в. до XVII в.). Я должен еще более сжать статью Валуева и извлечь из нее существенные факты. Для удобства же эти факты религиозных преследований располагаются по государствам.
В Византии религиозные гонения были производимы в V, VI и VII вв. по поводу ересей монофизитов, монофилитов и иконоборцев. Правительственная власть распространила на всех последователей еретических учений действие карательных мер, которым прежде всего подверглись основатели этих учений и еретики духовного звания или сана. Борьба между враждебными партиями сопровождалась кровоизлиянием… Только при оборонительном, а затем в угнетенном положении Восточной Церкви (после падения Константинополя в 1453 г.) не было простора к распространению новых ересей и к религиозным преследованиям.
На Западе карательные меры, направленные против отложения от церкви, имели, до конца XII века, свойство временных распоряжений и действий властей, не принимая размеров огульных гонений. Но учащение таких случаев привело к органической системе подавления всех сектаторских движений. Папа Иннокентий III установил инквизицию в 1208 году; Григорий IX учредил в 1232 г. инквизиторский суд и предоставил заведование им доминиканскому ордену, а Иннокентий IV в 1259 г. разрешил на суде употреблять пытки [125] .
125
Вестник Европы, с. 294.
Франция прежде всего озарилась пламенем религиозных гонений. Еще в 1198 г. папа Иннокентий III поднял крестовый поход против альбингенсов под главным предводительством графа Симона Монфортского. Его войско, составленное большей частью из отчаянных разбойников, целых двадцать лет опустошало владения графа Тулузского, покровительствовавшего сектаторам. При взятии одного города Безьера побито 20 000 человек обоего пола и всех возрастов. При этом папский легат аббат Арнольд, ввиду нерешительности крестоносцев, опасавшихся вместе с еретиками умерщвлять и католиков, кричал им: «Бейте всех, Господь распознает своих».