Черный цветок
Шрифт:
На улице с домами сплошной стеной он засмотрелся в окно кабака для богатых. Шел снег, а на каждом столике внутри в прозрачных кувшинчиках стояли живые цветы. Где они их взяли? Привезли из жарких стран, где всегда лето? Но ведь цветы завяли бы по дороге… Но тогда можно было бы везти их вместе с землей, в теплом ящике. Чтоб они не вяли. А впрочем, зачем такие сложности? В теплом ящике они могли бы простоять и здесь, с самого лета.
Рассуждая об устройстве теплых ящиков для цветов, в стекле он увидел свое отражение и едва не отпрянул назад: глаза глубоко провалились,
Он оторвался от стекла и пошел дальше, как вдруг сбоку раздался крик:
— Балуй!
Есеня машинально оглянулся, и только потом вспомнил, что никто его здесь так назвать не может, Полоз называл его обычно Жмуренком. Он совсем забыл про медальон и про опасность попасть страже в руки!
— Балуй, постой! — снова услышал он и тут увидел Избора. Ничего себе! Вот уж кого он не ожидал тут встретить! А что ему надо? Наверняка, хочет отобрать медальон, чтобы отдать его в хорошие руки! Есеня беспомощно огляделся — на улице было много людей, и стража разгуливала неподалеку. Да Избору стоит только кликнуть стражников, и все! Все напрасно!
Есеня попятился, развернулся и побежал. Какая нелепая улица, совершенно некуда свернуть! Со всех сторон — высокие дома. Это не заборы, через любой из которых можно перемахнуть и затеряться! Есеня оглянулся, и увидел, что Избор бежит вслед за ним.
— Погоди, Балуй, погоди! Да не бойся же!
Ага, «не бойся»! Щас! Такой Есеня дурак!
Он побежал еще быстрей. Кашель мешал ему дышать, ноги заплетались — он и без этого чувствовал себя усталым. Улица закончилась широкой площадью, и Есеня, перебежав на другую сторону, нырнул в лабиринт узких улочек, перепрыгивая через сточные канавы и оскользаясь на льду, припорошенном снегом.
— Балуй, не бойся! Постой, погоди! — Избор не отставал ни на шаг, и как Есеня ни петлял, как ни старался свернуть до того, как тот покажется из-за поворота — все равно не успевал.
Он перебежал еще одну площадь — дыхания не хватало, и внутри все сипело и похрипывало — и снова оказался в лабиринте. Ну когда же он отстанет?
Этот лабиринт оказался более запутанным, и улочки в нем были уже и короче. Есеня сделал последний рывок, понимая, что если не оторвется сейчас, то больше убегать просто не сможет.
— Балуй! — Избор тоже задыхался, и к последнему рывку оказался не готов.
Есеня слышал его топот и шумное дыхание, но успел повернуть раньше, а потом еще раз, и еще.
Как он оказался на главной площади? Ведь бежал совсем в другую сторону? Он приостановился — легкие разрывались, и снова заболел бок, как во время болезни. Площадь слишком большая, и людей на ней немного, он не успеет перебежать на другую сторону. И вдруг!.. Знакомая шапка с собольей оторочкой, полушубок с пятном на правой лопатке… Да он столько дней подряд смотрел в эту спину, пока
— Полоз! — заорал Есеня во все горло и бросился через площадь вперед.
Верховод оглянулся, остановился и подхватил Есеню, который буквально свалился ему в руки.
— Жмуренок! — улыбнулся тот, взяв его за локти, — ты что тут бегаешь?
Есеня ничего не мог сказать, кашляя и шумно втягивая воздух, он мотал головой, терся щекой о жесткий полушубок и почувствовал, что плачет.
— Ну, ну… Балуй… — Полоз обнял его и похлопал по спине, — пойдем отсюда поскорей, пока никто нас не остановил.
— Полоз… я… — бормотал Есеня сквозь слезы.
— Тихо, тихо… Смотрю, шапку продать догадался?
— Не, я ее потерял, — всхлипнул Есеня, — еще тогда…
— Да ты что? А что ж ты ел? Где ты спал?
— Я… ну… по-разному.
— Дурачок, — Полоз развернул его, прижал к себе плечом и повел в сторону широкой улицы, — что ж ты сапоги не продал, а?
— А как же… как же в Урдию идти без сапог? — снова всхлипнул Есеня.
— Эх, ну какой же ты дурак, Жмуренок! — Полоз прижал его к себе еще тесней и нахлобучил ему на голову свою шапку, прямо поверх платка, — да сейчас бы пошли и купили тебе этих сапог хоть пять пар!
В столовой богатого постоялого двора, куда Есеня приходил в поисках Полоза еще в первый день, подавали подогретое вино и жареное мясо. Они с Полозом сидели в углу, у очага, под масляной лампой, и Есеня прижимался спиной к теплым кирпичам. Спину саднило, но тепло было дороже.
Он рассказывал Полозу о своих злоключениях, и тот кивал, иногда переставая жевать от удивления. Теперь Есене стало весело, и рассказ его ему самому мрачным не казался.
— Иду, смотрю — кочерыжка. Вот так просто лежит кочерыжка, и никто ее не ест! Ну, думаю, зажрались кобручане. Стрескал и не подавился!
Полоз качал головой — он, похоже, тоже проголодался, и наворачивал мясо за обе щеки. Есеня же наелся очень быстро — ну просто ни кусочка больше впихнуть в себя не мог. И горячее вино, от которого приятно кружилась голова, не помогало.
— Ты как себя чувствуешь? — спросил Полоз, пристально всматриваясь в его лицо.
— Нормально. Честное слово, нормально. Даже кашель прошел.
— Пойдем-ка, я спать тебя уложу…
— Да ты что! Еще же день! — Есене было так хорошо сидеть тут, и гордо посматривать на хозяина, который сказал ему когда-то, что его друзья сюда не заходят! Только хозяин, похоже, его не узнал.
— Не спорь. Вечером еще раз придем, как проголодаешься, так сразу сюда и придем.
Впрочем, от вина и мяса в сон Есеню и вправду потянуло, и он решил, что ничего страшного не будет, если он немного поспит.
Полоз спросил у хозяина барсучьего сала, и тот с готовностью принес горшочек — хозяин все делал с готовностью, о чем бы Полоз его не просил. Сволочь! За деньги — и любезный, и услужливый. А без денег — иди отсюда, здесь не подают! И наверх проводил, сам лампу нес, и комнату выбрал самую теплую, уже протопленную.