Чёрный день
Шрифт:
Нет, «отлично» — не очень подходящее слово. Отличными могут быть результаты работы; отлично можно выполнить поставленную задачу. На «отлично» можно школу закончить. Но когда человек идёт на верную смерть, чтобы спасать незнакомых людей — тем более если его никто не обязывает, — это называется по-другому. Нет, не сумасшествием, как внушали им в «демократическую» эпоху. Героизмом это называется. Он знал, что на её счету было десятка два спасённых жизней.
На второй день, когда начали набирать добровольцев для работы на поверхности, она первой сделала шаг вперёд. Майора это тогда даже немного разозлило. Девка, мол, не понимает,
Ещё Демьянов тогда подумал, что у девушки просто возникло желание поскорее умереть. Не такое уж редкое, кстати, желание. В начале второй недели подземного плена убежище захлестнула волна самоубийств. Это было связано с объективными законами человеческой психики. Первый шок прошёл, за ним пришло понимание, что это навсегда, что всё вокруг — это не дурной сон, а то, с чем им теперь предстоит жить. Именно это понимание и заставляло людей затягивать на шее петлю из чулок или вскрывать себе вены крышкой консервной банки. Бритв и ножей не было почти не у кого.
Дружинники, набранные из ракетчиков и таких же беженцев, были призваны не только поддерживать порядок, но и бороться с этой напастью. Из полусотни тех, кто решил пойти по пути наименьшего сопротивления, только двадцати удалось покинуть этот мир. Остальным не дали. Но каждый раз, глядя в пустые глаза собратьев по несчастью, майор чувствовал, что многих из них в этом мире держит только привычка.
Машенька не вписывалась в этот образ. Глядя на неё, не верилось, что она одержима желанием уйти из жизни. Не вязалось это с её жизнелюбием, сквозившем во взгляде, в походке, в осанке. Самоубийцы так себя не ведут. Они не рассказывают анекдоты, чтобы хоть как-то поднять настроение окружающим, не следят за собой с таким усердием. А она успевала не только умыться, но и накраситься, даже при сумасшедшей занятости.
Нет, умирать Маша определённо не собиралась. Постепенно майор пришёл к выводу, что её храбрость проистекает скорее из неопытности и не очень развитого воображения. Девчонка просто не отдавала себе отчёт в том, насколько велик риск. Несколько раз он ей об этом говорил, но складывалось впечатление, что она пропускает эти предупреждения мимо ушей. «Конечно-конечно. Я поняла. Ну ладно, я пошла». Иногда Демьянов грешным делом начинал думать, что только из таких людей и получаются герои. Из зелёных, не знающих жизни, сопляков и соплячек, которые думают, что у смерти в списке нет их фамилии.
И если бы когда-нибудь их стали награждать за этот беспримерный подвиг, то майор сам просил бы за неё. Она заслужила, чтобы ей повесили на грудь самый высокий орден. Да что там орден, пусть её именем назовут улицу. Если хоть в одном городе сохранилась хоть одна.
Чернышёва быстрее других оправилась от шока и, несмотря на внешнюю мягкость и округлость, внутри была жёсткой и твёрдой как кремень. Никто не видел в её глазах ни слезинки. А ведь за эти дни майор не раз лицезрел рыдающих мужчин и почему-то не решился их осуждать. Кроме того, она была очень деятельной и за день успевала намотать по тёмным коридорам километров тридцать, если не больше. Энергия била из неё
Могло показаться, что девушка владеет искусством телепортации. Она умудрялась находиться сразу в нескольких местах и везде выполнять какие-то дела. Её можно было видеть на всех секциях и во всех закоулках, разговаривающую, о чём-то рассказывающую, отстаивающую своё мнение. Но никого это не раздражало. Наоборот. Она сразу завязала знакомства с множеством совершенно разных людей. Лучше определение, которое можно было подобрать к Марии Чернышёвой: «дама, приятная во всех отношениях». Возможно, несчастным и потерянным обитателям подземелья она казалась лучом света в тёмном царстве.
Её можно было поставить в пример любому как образец оптимизма. Правда, никто не мог с уверенностью сказать, что происходит у неё в душе — в убежище психологов не оказалось. Но если её настрой и был напускным, то разыгрывала Маша его мастерски. Она никогда ни на что не жаловалась, спала не больше пяти часов в сутки, ела то, что попадалось под руку, на ходу, на бегу, не останавливаясь, причём с таким аппетитом, каким не могли похвастаться многие другие. Если её работоспособность просто изумляла, то выдержка даже вызывала беспокойство, так как не поддавалась человеческой логике.
Густой смрад горелой и уже начавшей разлагаться плоти над развалинами родного города, где трупы людей лежали как брёвна, а безумные взгляды и бессвязные вопли выживших были ещё страшнее, чем молчание и неподвижность тех, кому посчастливилось погибнуть, она игнорировала как фон, который не должен мешать работе. Ей удавалось сохранять не только хладнокровие, но и содержимое своего желудка, чем не каждый мужчина мог похвастаться.
Риск при каждом выходе на поверхность был велик, но Маша счастливо избегала всех ловушек, словно заговорённая. Ничего не происходило и с её товарищами по звену, как будто девушка была талисманом, отводившим погибель. Все знали, что, в случае чего, она и перевяжет, и жгут наложит, и, пожалуй, на себе дотащит. Несколько раз каким-то неведомым чутьём ей удавалось находить под развалинами живых людей. По теории вероятности Чернышёвой давно полагалось пасть смертью храбрых, но она ничего не знала об этой теории и поэтому выжила всему наперекор.
— Кстати, Маша, у тебя есть знакомые, которые хорошо знают рынок? — уже в дверях задал Демьянов вопрос, так долго вертевшийся на языке.
— Знакомые… — она задумалась. — Нет, никого не припомню.
— Жаль, — покачал головой майор.
— Знакомых нет, — продолжала Чернышёва. — Но я сама могу показать дорогу.
— Ты?
— Да, — кивнула девушка. — Я там работала одно время. Недавно. Так что хорошо помню, где что есть. Могу проводить, если нужно.
— Ещё как нужно. Вот только это может быть опасно.
— Сергей Борисович, не волнуйтесь, — она посмотрела на него, и ему почудилась усмешка в её глазах. — Я же уже была наверху. Не пропаду.
Да, ей доводилось работать на поверхности. Но ведь сейчас дело совсем другое.
— Как знаешь. Но всё-таки подумай десять раз.
— Да хоть сто, Сергей Борисович, — немного резковато сказала она. — Я уже всё решила.
— Ты же врач, должна понимать, чем рискуешь.
— Да, понимаю.
Ну что он мог сделать?.. Переубедить? Запретить?