Черный Ферзь
Шрифт:
Однако Конги даже не пошевелился и своим уже до крайности раздражающим педерастическим голосом невозмутимо произнес:
— У меня нет оружия. У меня другая задача.
— Какая? — прошипел Ферц, пытаясь унять боль в отбитых пальцах — Конги оказался тверд, как скала.
— Я создаю изображения. Я робот-психотерапевт.
— Что? — не поверил своим ушам Ферц. — Какие еще изображения?! — Он вознамерился пнуть необученную деревенщину в коленную чашечку, но вовремя одумался, сообразив, что на ногах у него не старые добрые говнодавы, а нечто легкомысленное на тесемочках, более подобающее продажным
— Разные, — ответствовал Конги. — Необходимые для формирования реальности, наилучшим образом обеспечивающей психотерапевтический эффект субъекта суггестии…
Странно, говорил Конги вроде по-человечески, но Ферцу сказанное показалось тарабарщиной, кехертфлакш, почище той, на которой общались Сердолик и Парсифаль. Ферц от отчаяния зарычал, стиснул кулаки, по-звериному оглядывая комнату в поисках чего-нибудь очень тяжелого и очень железного, но тут через порог шагнул Сердолик, ободряюще потрепал его по плечу и, не говоря ни слова, вновь исчез за дверью.
Неожиданно для самого себя Ферц успокоился и даже расслаблено опустился в услужливо возникшее кресло, достав из воздуха нечто прохладительное, но, к сожалению, без единой капли алкоголя.
— Изображения говоришь? — буркнул он в стакан. — Ну, покажи чего-нибудь.
— Я уже показал, — сказал Конги. — Корнеола Сердолика, который вошел в комнату и потрепал вас по плечу. Я посчитал, что именно это окажет наилучшее общетерапевтическое воздействие на вашу психику.
— Угу, — только и смог выдавить из себя Ферц. Его пальцы так сжали стакан, что тот рассыпался на кусочки, залив ему штаны прохладительным. Со стороны могло показаться, будто бравый офицер Дансельреха обмочился.
Дорога оказалась идеально прямой, словно некто лезвием полоснул по заросшему густой растительностью брюху равнины, и оно расползлось в стороны, обнажив пружинящую подложку запекшейся крови.
Маршировать по ней одно удовольствие, решил Ферц, пару раз притопнув ботинками, которые, как и форму, ему вернул Сердолик, ибо бравому офицеру Дансельреха вконец опостылело разгуливать голоручкой-голоножкой.
— Рядовой Конги, шагом а-а-арш! — зычно скомандовал Ферц, и робот немедленно перешел на строевой шаг, с силой впечатывая огромные ступни в похожую на резину поверхность дороги. — Песню за-а-а-певай!
Рядовой Конги запел на своем тарабарском наречии, но Ферц без труда понял, что это боевая песня, в которой наверняка поется о ненависти к врагу, о братстве по оружию, о близкой победе и еще более близкой героической гибели. Маршевую сопровождал могучий аккомпанемент военного оркестра с полагающимися медью и барабанами. Его оглушительное звучание перекрывал не менее могучий рык рядового Конги, который после утомительных тренировок и многочисленных нарядов вне очереди, куда входило не только традиционное драинье толчков, но и копание окопов в полный профиль под обстрелом вероятного противника (в чьей роли выступал сам Ферц, кидавший в рядового огромные булыжники), все-таки избавился от мерзкой привычки говорить так, словно ему отстрелили яйца. Теперь рядовой Конги говорил и пел как и подобало говорить и петь служивому Дансельреха — низко и хрипло.
Несмотря на отбивающую
В анизотропности подобного гипотетического шоссе Ферц нисколько не сомневался, даже тени мысли у него не возникало, что это материковые выродки, перебросив на побережье несколько бронетанковых армий, огневой мощью сметут даже самый крупный десант Дансельреха.
Рядовой Конги говорил что-то об этих дорогах, которые в его трепотне обладали невероятными свойствами. По нему выходило, мол, дороги никто не строил, они сами росли, преодолевали водные и прочие преграды, становясь мостами, пока не опутали весь здешний мир до самых отдаленных закоулков. Однако самое фантастичное заключалось в том, что давным-давно дороги двигались сами по себе, будто твой подъемник в Крепости, и встав на нее где-нибудь в Задрещатье через долго ли, коротко можно было приехать в отдаленное Забубенье, нисколько не беспокоясь о ловли попуток.
На какой соляре работали дороги или через каждую тысячу шагов там стоял атомный движок — Ферц не разобрался, ибо выдумки Конги ему быстро наскучили.
Над густыми зарослями кустарника проглядывали полуразрушенные дома, покосившиеся столбы и решетчатые фермы, все оплетенные какой-то мочалистой дрянью — не то местной травой, не то вообще какой-то заразой, что высасывала из городских останков последние соки. Чем дальше они с Конги двигались по дороге, тем выше становились руины, тем увереннее они вырывались из цепких объятий кустарника, обломками стен отбиваясь от его ползучих атак.
Кое-где виднелись водоемы — все как на подбор правильной круглой формы, заполненные зеленоватой водой. Поначалу Ферц злорадно подумал о воронках от ковровых бомбардировок города, но потом приметил торчащие из них скульптуры жутковатого вида, что опровергало его предположения.
К тому времени, когда они дотопали до центральной площади города, стало совсем жарко. Ферц приказал Конги замолчать, ибо ему надоела воинственная тарабарщина — кто знает, о чем он на самом деле поет? Может о том, как хорошо порвать на куски его, Ферца, и оставить на съедение местным крысам, кехертфлакш.
Центр площади огораживали низкие столбики с протянутыми между ними ржавыми цепями, покрытыми все той же мочалистой щетиной, а в глубине между двумя домами с зияющими оконными проемами, наличествовал некий монумент, привлекший внимание Ферца. С того места, где они вошли, разобрать что же памятник изображал и в честь какого события воздвигнут, оказалось невозможно, так как сделан он был из иссиня-черного камня, который почти бесследно тонул в падающих на него густых тенях.
Более близкое знакомство с монументом ясности не внесло. На бесформенном, угловатом куске камня лежал распростертый человек в неуклюжем костюме противорадиационной защиты, а из его груди торчало нечто, похожее на оперение баллисты. Золотая надпись у подножия памятника на все той же тарабарщине гласила: «Zu Andenken an Allforscher».