Черный Ферзь
Шрифт:
Тут уж Ферц впал в полудрему, более не в силах отделять сон от яви, да и метания червей, озабоченных полученными знаниями, раскрывать которые им строжайше запретили, дабы не сломать судьбу нежелательных отпрысков неизвестных родителей, существовавших исключительно в воображении участников злополучной экспедиции, казались ему, мягко говоря, надуманными. Поэтому конца рассказанной Конги истории он не услышал, а может и не было у нее никакого конца, и мытарства живущих иллюзиями червей продолжались до сих пор.
Однако две вещи крепко засели в
Единственное, господина дасбутмастера смущала идиотская наивность Конги с которой он раскрывал стратегические секреты потенциальному противнику. Нельзя исключать и того малейшего шанса, что железный болван просто-напросто врал Ферцу — вдохновенно, самозабвенно и чертовски убедительно.
— Ты зачем приставлен к Сердолику? — в лоб спросил Ферц.
— Тайна личности, господин дасбутмастер, — отрапортовал рядовой Конги. — Информация запрещена к распространению, господин дасбутмастер.
Бессмысленно приказывать Конги нарушить дурацкую «тайну личности», смысл которой Ферц никак постичь не мог, хотя тот же Конги несколько раз разъяснял ему ее на примерах (какие-то там неизлечимые болезни и необратимые поступки, что звучало для Ферца хуже всякой тарабарщины). Но, по крайней мере, железный болван не отрицал, что и впрямь приставлен к Сердолику.
— Покажи мне его жену, — потребовал Ферц.
Ферц ожидал, что если Конги в очередной раз не заартачится, опять ссылаясь, умгекеркехертфлакш, на набившую оскомину «тайну личности», то здесь как наяву возникнет живая женщина, которую можно осмотреть со всех сторон, пощупать и, чем черт не шутит, заглянуть под юбку. Но вместо пиршества всех пяти чувств господин дасбутмастер получил весьма скудный паек некого смутного воспоминания о весьма красивой женщине с кокетливой родинкой на губе, с которой, как ему показалось, он встречался в теперь уж незапамятные времена.
— Красивая, — сказал восхищенный Ферц.
— Так точно, господин дасбутмастер, — подтвердил рядовой Конги.
— Что ты понимаешь в красоте, идолище, — презрительно бросил Ферц, большая доля опыта общения с противоположным полом которого сводилась к сожительству с воммербют, блеклыми, как сушеная рыба, телефонистками Адмиралтейства, веселыми, но грязными девками из Трюма, да представительницами материковых выродков, хотя последнее следовало прописать не по статье удовлетворения физиологических потребностей, а части обязательной программы истязания приговоренных к мучительной смерти упырей (кто кого истязал еще надо посмотреть, учитывая отвратный вид этих так называемых женщин).
— Все понимаю, господин дасбутмастер, — дерзко возразил рядовой Конги, чем несомненно заслужил бы неминуемое
— Пусть она появится здесь голая, солдат, — приказал Ферц.
— Не могу, господин дасбутмастер.
— Ни разу не видел ее голой, рядовой?
— Не в этом дело, господин дасбутмастер, — несмотря на то, что Конги вновь вытянулся во фрунт и чеканил каждое слово с уставным лязгом, по содержанию его ответ тянул на десяток ударов шомполом. — Не могу по этическим соображениям, господин дасбутмастер.
— Каким-каким, солдат? — почти ласково поинтересовался Ферц. — Ты говори нормально, солдат. Вроде по-человечески умеешь толковать, а точно материковый выродок тарабарщину бормочешь.
— Так точно, господин дасбутмастер! Есть говорить по-человечески, господин дасбутмастер! — громыхнул Конги так, что эхо прокатилось по площади. — Учитывая ваше теперешнее состояние, господин дасбутмастер, считаю себя не в праве демонстрировать вам других людей в том виде и в тех обстоятельствах, которые они могут воспринять как порочащие их достоинства.
На первых словах рядового Конги господин дасбутмастер вроде бы даже приосанился, гордясь вбитой в железную башку местной деревенщины сложной наукой правильного обращения к высшему по званию, но последующая отповедь новобранца не столько его разъярила, сколько повергла в ступор.
Проделав весьма непростую мыслительную операцию по переводу сказанного чучелом железным на человеческий язык, Ферц переспросил:
— То есть дрочить я на нее не смогу?
— Я не могу ослушаться законов роботехники, господин дасбутмастер! — вновь рявкнул рядовой Конги, будто грозный взрык мог хоть в малейшей степени искупить неподчинение приказам командира в условиях, приближенных к боевым.
— Чего-чего, железо?
— Законов роботехники, господин субмаринмастер!
— Что еще за долбанные законы, умгекеркехертфлакш, ты материковый ржавый ублюдок?! — взвился Ферц. — Единственный закон на всей вашей сраной земле — я, и только я! Ты понял, жалкий тупорылый маслосос?! — господин дасбутмастер стоял на самой верхней ступеньке лестницы, что вела к монументу, сжав кулаки и наклонившись к невозмутимой железной морде рядового Конги, точно собираясь вцепиться в нее оскаленными зубами. Лишь с этого места Ферц мог орать на робота не снизу вверх, а, по крайней мере, на равных.
— Никак нет, господин дасбутмастер! Не понял, господин дасбутмастер! — отрапортовал Конги. — Я могу подчиняться только трем законам роботехники, господин дасбутмастер! И вашим приказам, господин субмаринмастер, в той мере, в которой они не противоречат трем законам!
Ферц в глубокой задумчивости принялся грызть ногти. Вот так в лоб этого чурбана чугунного не переспоришь. Хоть головой об него бейся или заставь его головой об стену биться — все одно — упрямо будет талдычить об этих, умгекеркехертфлакш, законах. Ферц сплюнул и посмотрел на монумент. Законы, говоришь? Ха.