Черный квадрат. Мои философские размышления здесь на Камчатке. Том 2
Шрифт:
И мы им всем европейцам естественно теперь не указ…
Но пусть и они со своим общеевропейским уставом и их уставом ОSСЕ в мой душевный христианский, чуточку может и закрытый для других «монастырь», пусть теперь уж ни ногой, ни даже пяточкой своею ни ко мне и даже ни сюда на Камчатку мою. И они, в мою душу – пусть даже не пытаются – ни шагу, ни одного миллиметра не позволю и не пущу я! Не пущу и не допущу я этого именно я сегодня и сейчас!
И теперь, после тех похорон короля всей Саудовской Аравии в безымянной могиле на престол в Катаре взошел его 20-ый сын.
А вот лично у меня только два сына и всё это только наше и только моё, то еще христианское и поистине то вольницкое и половское и, понятно, еще все славянское… Да и тех сил у меня, чтобы двадцать детей, поставить мне как здесь в Тополевке и Хаилине его Кириллу Килпалину сегодня на ноги, чтобы их выучить уже нет у меня вот таких.
Ему, мусульманину, можно и двадцать сыновей иметь, и еще гарем жён в придачу. А вот для моей душеньки радость и два, и еще два подрастающих внука моих любимых. И это моя та ни для кого неприступная свободолюбивая христианская за прочными
– А вера то у них у японцев какая? –спросил бы теперь я знатока того.
Знаю я, что и наш священник Николай их японских многих самураев и крестил, и в веру свою христианскую не один год по их желанию обращал, так как те сравнивая, видели, что вера наша христианская она по-особому чиста и по-особому сокровенна, и в душе нашей дает такое успокоение от осознания нашей близости к самому Господу Богу и к нашему Иисусу Христу, когда мы в величественном храме только что отстроенном нашем и здесь на Камчатке, искренне молимся ему, в поклонах и в наших приклоненных коленях только, выказывая свою искреннюю покорность и свою преданность ему одному из Великих и Почитаемых всеми нами и принявшими христианство, и идущими по пути к нему, как это делал здесь и Килпалин Кирилл Васильевич и его ученик Этьенна Павел Николаевич, еще не потеряв веру в своего божественного черного здешнего трехсотлетнего ворона Кутха их и, закончив свой путь к Иисусу Христу нашему, как еще бы каждому годков по пяток прожить бы, еще лет по десять им творить бы здесь на землице этой олюторской и камчатской, чтобы уж наверняка, достичь тех почтенных 92 лет короля Катара всего. Именно вот в такие почтенные деньки и, происходит наше единение с самим Господом Богом нашим, когда и осмысление наше как-то само по себе устоится и ясно мы, видим ту недалекую границу у которой уж наверняка наступает наше единение с ним с самим нашим Иисусом Христом, так как не веровать они оба естественно не могли, разве только еще, не понимая всех христианских догм и догматов, которые вот мы блюдем целых две тысячи лет, а они за свои короткие года не могли еще в то лоно нашей христианской церкви вот так легко войти, хоть и для них наш господь Бог врата свои держал, уверен в этом я и по разговорам своим, и по делам их, всегда открытым для нас всех. Но это случилось, еще и потому, что даже маленькой молильной комнаты ни в школе, где оба учились, ни даже в селе их в Хаилино не было со дня его образования в том далеком 1918 году.
Потому и были они оба в раздумье и, как бы на перепутье, и в Кутха своего еще как бы они верили и в мою вечную, и великую христианскую веру понимали, хоть и всех треб они, а это и, понятно каждому в нужной для осознания строгости, не исполняли их они, почему и на душе их такой по жизни сумбур, такой костер страстей пылал, да и зелью адскому крепостью в те сорок стандартных градусов привержены оба были, буквально с малолетства, так как от выпитого и все новые сюжеты, и все желания иные их посещали и влекли они их даже те мухоморные, которые как бы сами к ним приходили в их праздник Хололо, который раз в году и по весне, когда и деньки подлиннее и самого тепла Солнышка нашего вдоволь здесь, и даже с лежалый за зиму снег чуточку да и подтает…
И вот понимаю только теперь я, что только наша христианская религия и только она могла бы здесь их и как-то успокоить, на ум разум наставить и даже в чем-то усмирить, взяв в бразды и в узды внутренней от души их идущей нашей истой веры.
И вот, в той просвещенной европейской Франции, вышли не так и давно на демонстрации, на позапрошлой неделе почти 4 миллиона французов объединившись, как бы против терроризма и еще, это теперь все понимают – против самих мусульман, а затем уж, против убийства редакторов, которые над Мухаммедом как-то там еще и «карикатурили»…
И это, говорит нам о том, соприкосновении разных наших земных, абсолютно далеких друг от друга Цивилизаций их мусульманской и нашей протестантской, и всей нашей христианской, как и все космические миры, которые я вижу именно теперь на этом небосклоне. Они там где-то далеко и есть, но лучше и безопаснее для меня, когда они равноудалённые именно от самого меня. И вот, именно теперь, оказывается на Земле не одна человеческая Цивилизация, а их этих Цивилизаций несколько, и они такие разные те Цивилизации и даже тоже здесь на земле как бы разно удаленные, и уж лучше для всех нас, когда они, разлетаются невероятно быстро, как сами Галактики в Космосе и во всей нашей Вселенной, а не поглощаются и не соединяются они, так как именно при их соединении, тогда наступает их полная аннигиляция и полное разрушение, как при встрече самой нашей вещественной материи и той в виде неких неуловимых полей антиматерии, как при подключении плюса и минуса, и еще можно много приводить аналогичных мне примеров из физики, которая все знает и все для меня, как и религия моя и объясняет она мне…
И истые мусульмане, и верующие буддисты, и, преданные вере христиане, и народы до сих пор, не приобретшие еще никакой земной религии, и, находящие в своём нравственном и духовном развитии на той стадии еще может быть самого низшего уровня и каменного века, и это тоже особая земная Цивилизация, и не надо нам как-то спешить, не надо нам пытаться, не надо нам ускорять само обретение ими всех современных достижений наших, так как и в прогрессе есть те многочисленные отрицательные моменты, которые и жизнь нашу так сокращают и
Вот совсем недавно их Папа Римский и наш христианский иерарх Кирилл встречались, так как осознали, что Бог у нас всех он един, что интересы у нас людей здесь на Земле нашей едины, и им, главам таких больших церквей и чтобы тысячелетия держать распрю, чтобы не говорить между собою – это все не по христиански, это и не по протестантским, это все не по божески, так как Бог наш даже жену Еву из ребра Адама сотворил, а сам Адам то по аравийски в переводе значит: глина красная – он сотворил тогда человека за семь дней, и не нам тем распрям иерархов наших потакать, и, понятно, не нам друг друга в не вере упрекать или в не таком исполнении всех наших земных божественных тех треб, и даже говорить о виде икон наших, так как сам Бог он не только триедин, а это мы достоверно знаем, а он еще и вечен, как и вечна наша Вселенная, как и Вечно наше быстротекущее Время, пусть бы оно с любой скоростью, убегало от нас или даже у масс больших оно замедляло свой ход на тех космических просторах, где ему Времени только и можно разгуляться своим особым, и вечным не остановимым никем своим бегом.
Как и в искусстве. Невозможно каждому из нас понять изначальный замысел автора и творца художника, а еще, когда картина писалась десять лет или как у Иванова Александра все двадцать лет из-зо дня в день, чтобы не отходя от того полотна цены которому теперь и нет, и не сложить её всем нам.
Так как я это всё вижу по своим повестям и знаю я по всем романам моим, законченным и еще редактируемым мною, а я их еще, к сожалению, так мало напечатал, и есть возможность читать их периодически и перечитывать их электронные версии, не как ранее у Толстого жена и переписывала их, и редактировала все их, да еще верный и преданный секретарь его, и мне можно не раз и не два менять и как-то совершенствуя их по времени изменять их, так как вчерашний мой взгляд и вчерашняя моя та оценка она может быть отличной от сегодняшнего моего нового взгляда и отлична она от моей в чем-то новой оценки, как бы одних и тех же жизненных явлений. И понятно, что виною тому не только мой новый багаж знаний, а и погода, и даже те же многочисленные вспышки на Солнце нашем, и те же через неделю или две невероятно сильные здесь на шестидесятой параллели магнитные бури, когда вот на Камчатке нашей такие сказочные северные сияния, такие видения ночные и в самом Ачайваяме, и даже в Средних Пахачах, а еще и здешнее атмосферное давление над всем океаном так часто оно изменяется и так часто оно резко падает до своего невероятного здешнего тихоокеанского минимума, что и насыщение моей крови кислородом существенно и так, значимо для моего самочувствия уменьшается, что уж наверняка не может не сказываться на моём всем самоощущении и на всех моих бушующих эмоциях, и на всех моих оценках и тех событий, и даже самих, окружающих меня вещей, и, понятно, всех талантливых людей их, сделавших будь то писатель или настоящий вдохновленный, увиденным им художник, способный одним своим штришком выразить все реалии нашей жизни до самой мельчайшей черточки и даже до той моей бабули морщинок, как это умел делать Харменс Ван рейн Рембрандт и многие другие и до него, и даже после него.
Но понятно, что и супрематичный «Черный квадрат» в чем-то магический по самой своей насыщенности той особой неровными мазками положенной автором черноты, а еще не совсем геометрически выверенный он и правильный он своими ровными в девяносто градусов углами квадрат Казимира Малевича, он хоть и стоит по аукционной цене миллионы и не рублей, а долларов, а вот сам выражать и отражать ничего в моём сознании он именно теперь, когда я давно всмотрелся в каждую трещинку его векового того особого кракелюра он для меня не может и никогда уже наверняка не сможет, так как и по-научному он для меня теперь такой супрематичный и даже, в чем-то до настоящей простоты плоско-примитивный и не такой, как его моего Рембрандта «Даная» красивый, и нет в нём самой нашей русской особой лепоты и той нашей напруги, накачанных силой мышц «Бурлаков» Ильи Репина моего чугуевского земляка или особой русской силы «Трех богатырей» Васнецова, а то и «Всадника» Дайнеки, когда красный цвет капель крови деда моего Якименко Ивана Андреевича затмевает мне в сознании моём и памяти моей и застилает он всю динамику юного тела и даже движущейся лошади, так как и деда моего родного с лошади в Савинцах в феврале стащили тогда в далеком для нас теперь 1918 году, когда вот мне смотря на его супрематичный «Черный квадрат» другого-то слова и не подобрать, чтобы не сказать иначе, и менее выразительно и не так образно именно мне о том «Черном квадрате» супрематиста Казимира Малевича с, которого мы сами сделали и некую сверх ценность, и даже в чем-то некую икону, на которую кто-то еще пытается и сегодня как бы засматриваться, чтобы именно в нём увидеть какой-то там особый его замысел автора.