Черный оазис
Шрифт:
Сизов в это время встал из-за стола и направился к выходу.
— Ты далеко, Константин? — поинтересовался Левченко. — Не заболел, случайно?
— Да съел что-то в обед, — отмахнулся Сизов. — Пойду в сортире немного посижу.
— Зайди в медпункт лучше сначала, — посоветовал Левченко.
— Смотри-ка, первый раз наблюдаю такой нонсенс! — воскликнул Воробьев после ухода Сизова. — Девка у Кости на экране полностью одета, а сам он ей уже кучу денег должен…
— Видать,
Доктор Кацман всем своим видом давал понять, что посетители из следственного отдела ему уже изрядно надоели. При разговоре с Левченко и Гориным он почти все время глядел в экран своего монитора и шевелил по столу «мышкой». Артем не видел изображения на экране, но готов был поклясться, что Альберт Яковлевич взирал не на данные пациентов. Возможно, он тоже был любителем покера.
— Кто-нибудь помимо вас имеет доступ к информации по всем пациентам клиники? — спросил его Левченко.
— Без меня в этот кабинет никто не заходит, тем более — никто не имеет права работать с моим компьютером. — ответил Кацман. — Всю информацию в него заношу я лично, по мере ее поступления. Лечащим врачам я предоставляю распечатки, подобные тем, что сделал не так давно вам, причем эти распечатки делаются на отдельных пациентов.
— А не проверите, Альберт Яковлевич, не был ли лечащим врачом наших четверых пациентов один и тот же человек? — попросил Горин.
— Нет, их лечили разные люди, — тут же ответил Кацман.
— Может, все-таки по компьютеру уточните? — предложил Левченко.
— Этого не требуется, гражданин следователь, моя память меня еще не подводила, — доктор натянуто улыбнулся.
— Помимо компьютера информация еще где-нибудь хранится? — продолжил опрос Горин.
— Безусловно, — Кацман махнул рукой за спину, где стоял огромный металлический шкаф. — Куда же мы без бумажек? Если хотите спросить о ключе, то он тоже хранится у меня.
— Сюда же уместились дела и за все прошедшие годы? — удивился Левченко.
— У нас здесь не дела, товарищи, а карточки, — уточнил Кацман. — А что касается архивов, то мы их, согласно регламенту о сроках хранения, уничтожаем. Как раз на последнем субботнике попросил парочку находящихся у меня на излечении пироманьяков сжечь несколько стопок, — он рассмеялся.
— И все-таки, Альберт Яковлевич. — Левченко подался вперед. — Постарайтесь еще раз напрячь свою отменную память. Быть может, вам все-таки удастся вспомнить, кто и при каких обстоятельствах интересовался личностями Лелицкой и тех других ваших пациентов.
— Да я вам еще раз говорю, ребята, — устало обвел взглядом собеседников доктор Кацман. —
— Постойте-ка! — прервал его Левченко. — Иных наших сотрудников? Вы имеете в виду кого-то помимо нас двоих?
— Ну да, — ответил ему Кацман. — Тот парень, что приходил с вами первый раз, Константин, забыл фамилию…
— Сизов? — Горин насторожился.
— Точно, Сизов, — кивнул Кацман. — Как он меня с этой Лелицкой достал! Ходил больше недели сюда, тянул из меня информацию, словно на допросе.
Горин с Левченко переглянулись.
— Так что же вы про это-то молчали? — удивился Эдуардович.
— Ну, извините! — Кацман развел руками. — Я думал, что Сизов с вашего ведома действует, в интересах следствия, как он говорил. Или прикажете мне еще и в вашей несогласованности разбираться?
— Альберт Яковлевич, Сизова интересовала только Лелицкая? — спросил Артем, когда Кацман замолчал.
— Да, только Елена, причем это была скорее одержимость, нежели заинтересованность. Это я вам как психиатр говорю, — уже более спокойным голосом ответил Кацман.
— Возможно, вам это не понравится, доктор, но мы желаем услышать все, что стало известно о Лелицкой Сизову.
При этих словах Горина Левченко одобрительно закивал и открыл блокнот.
— Конечно не понравится… — снова принялся было кипятиться Кацман.
— И умоляю, — прервал его Артем, — давайте сегодня уже не будем упоминать врачебную этику, раз она вдруг стала мешать прекращению массовых убийств.
Лицо Кацмана залилось краской, он замолчал на некоторое время, уставившись в монитор, а к беседе вернулся лишь, когда его лицо приобрело прежний бледноватый оттенок.
— Он спрашивал меня о каких-то незначащих деталях. — заговорил доктор. — Требовал с меня воспоминания из ее прошлой жизни, фантазии, которыми она делилась со мной на сеансах психотерапии. Его интересовало, каким образом Лена наносила себе ранения, вплоть до мельчайших подробностей. Даже просил меня сделать несколько снимков.
— Неужели Сизов все это получил? — нахмурил брови Левченко.
— Как же! — усмехнулся Кацман. — Кое-что я ему, конечно, рассказал, в основном свои измышления по поводу заболевания Лелицкой. Но по-настоящему на вашего Сизова произвела впечатление одна диктофонная запись нашего с Леной разговора, вернее, оставшийся от неё фрагмент. Он заставлял меня дать ему прослушать раз десять, не меньше.
— Надеюсь, Альберт Яковлевич, у вас хватило ума не отдать ему эту запись? — прищурил один глаз Левченко.