Черный оазис
Шрифт:
— А почему же я тогда у тебя милицейского удостоверения не нашел? — парень дико заулыбался.
— Это лишь формальность, можешь проверить: позвонить по телефону, который я скажу, и спросить у начальника следственного отдела Левченко про меня…
— Откуда я знаю, что это будет следственный отдел? — парень пригладил рыжие засаленные волосы. — И почему Горин, работающий там, должен оказаться именно тобой?
— Тогда предложи свой вариант идентификации моей личности. — Горин лихорадочно соображал, как ему отстегнуться от этой кровати. Ощутить на себе прелести гестаповских застенков очень не хотелось.
—
— Так, значит, ты имеешь какое-то отношение к Лелицкой? — поинтересовался Артем.
— Имел! — голос парня стал резким и еще более нервным. — Пока кто-то из вас не прикончил ее! — его глаза покраснели и он отвернулся.
— Кто-то из нас? — спросил Горин через некоторое время.
— Ходите, прошлое ворошите, шакалы! — узловатые пальцы парня сжались в кулаки. — Один тут, вроде тебя, шлялся к Верке, сестре Ленкиной, тоже ментом назвался, а сам хотел фотографии из их семейного альбома спереть. Верка вовремя заметила и выставила гада за дверь. Ну ничего, я его еще здесь укараулю…
— Выходит, ты одинокий и беспощадный мститель? — спросил Артем. — Только это девчонку вряд ли вернет.
Парень вскочил, сделал пару шагов, плюхнулся обратно на стул, закрыл лицо жилистыми руками и зарыдал.
— Мы с нею жили в этом дворе с детства, — произнёс он, когда его истерика, наконец, улеглась. — Ленка — моя первая любовь, и единственная. Не помню, когда это с ней началось: где-то классе в пятом, наверное. Я стал обращать внимание на ее исцарапанные руки, а она объясняла это агрессивностью кошки, которая жила у подруги. При этом у самой хозяйки кошки ничего подобного не наблюдалось. Несколько раз я заставал ее за непонятными тогда для меня занятиями: например, она отковыривала коросты от заживающих ран и сыпала туда соль, совала себе под ногти иголки лила на кожу кипяток. Мне она говорила, что хочет стать привычной к боли, как Рахметов из «Что делать?». — Парень взял скальпель и принялся ковырять им поверхность стола.
— Когда ты понял, что она больна? — спросил Горин, не дождавшись продолжения признаний.
— Это было уже после школы, — нехотя ответил парень. — Ленка в техникуме училась, когда мы с ней впервые оказались в постели. Я первый раз увидел ее голой и ужаснулся: на ней почти не было живого места. Она мне все рассказала: что боль для нее важнее всего на свете и что если она дорога мне, то я должен научиться доставлять ей страдания. Тогда и появилась вот эта каморка в подвале. Я приковывал ее к кровати, стегал плеткой, делал на коже надрезы лезвием, прижигал раскаленным железом, но вскоре понял, что мне самому это претит. От вида крови меня тошнило, а после причинения Ленке боли я долго не мог прийти в себя. Ей тоже вскоре стало это надоедать. Рядовой садомазохизм ее не устраивал, она плевать хотела на его атрибутику, и ей не нравилось просто подчинение и унижение. Все, что ей было нужно, — это боль. Боль чистая, натуральная, непереносимая. Лена научилась каким-то образом жить в обществе и при этом удовлетворять
— Ты видел его? Знаешь его имя? — выкрикнул Горин.
— Не знаю, может, и видел. — Парень обернулся. — И как его зовут — может быть, тоже догадываюсь: Горин. Сизов, Трофейщик или еще кто-то. Но это все предположения, а вот то, что знаю наверняка, так это его дебильное прозвище — Кархашим, и что этот больной погубил Ленку. Она, когда с этим Кархашимом сошлась, совсем свихнулась. Собиралась у себя на теле тавро выжечь с его изображением. Нам с Веркой таких трудов стоило Ленку от него в психушку упрятать, а она, дурочка, сбежала. Сбежала к нему! — парень обхватил свою рыжую голову руками.
— Он каким-то образом усугублял ее болезнь? — поинтересовался Горин.
— Еще бы! — воскликнул парень. — Он был садистом и получал, наверное, безумное наслаждение от Ленкиной беды, сволочь!
— Раз ты не видел его, то откуда все знаешь?
— Лена рассказывала мне, — произнес парень. — И кое-что показывала. Например, туфли, которые тот изувер сделал специально для нее. Такие черные туфли на высоких шпильках. Внутри туфлей из подошвы бритвенные лезвия торчали, а внутри каблука размещалась тончайшая трубка, чтобы кровь из порезов на ногах наружу просачивалась. Он объяснил Ленке, что по следам крови сможет ее везде отыскать, а эта дуреха носила… Эй, ты чего?
Спина Горина выгнулась от напряжения. У него снова перед глазами возникла картина неуклюже ковыляющей девушки на высоких каблуках, которая когда-то привиделась ему. Опять на асфальте от каблуков оставались едва заметные красные пятнышки, от которых исходил перенасыщенный запах крови. Артема начало мутить, изо рта его пошла пена.
— Погоди, я сейчас! — парень торопливо отстегивал наручники на руках Горина и развязывал его ноги.
Артем сел, спустив затекшие ноги на пол, и принялся разминать опухшие кисти рук. Его все еще подташнивало. Он достал из кармана бумажную салфетку и обтер лицо.
— Извини, что я так с тобой обошелся, — оправдывался перепугавшийся не на шутку парень. — Но мне приходится так делать. Как иначе докопаться до истины?
— Истина отыскивается через сопоставление фактов, — произнес Артем, когда тошнота прошла. — Под угрозой физических мучений человек сознается в чем угодно.
— Я вот подумал, — внезапно отвлекся от темы парень. — Ленка была бы идеальной разведчицей. Ее пытают, а ей только лучше от этого… Да, была бы, — его глаза опять увлажнились.
— Нет, разведчицей ей нельзя было. Наоборот, она бы тогда стремилась к провалу, — улыбнулся Горин.
— Скажи, по-хорошему, кто из вас двоих — этот проклятый Кархашим: ты или Сизов? — в голосе парня обозначилось отчаяние.
— Об этом твоем Кархашиме я слышал всего три раза, — ответил Горин. — Сначала его имя произнес один обезумевший военный, которого в следующее мгновение разорвал какой-то экспериментальный мутант, затем это прозвучало из уст Елены на диктофонной записи, и, наконец, об этом поведал мне ты. Нет, маловероятно, что я тот, кого ты ищешь.