Черный оазис
Шрифт:
— Не беспокойтесь, Александр Эдуардович, хватило, — ухмыльнулся Кацман. — Мало того, я даже не позволил ему переписать кассету.
Он встал, отомкнул дверцу металлического ящика и вытащил оттуда диктофон.
— Раз уж Сизов слышал, то, полагаю, может послушать и его непосредственный начальник.
Кацман несколько раз перематывал пленку и включал воспроизведение в поисках нужного места. Левченко и Горин замерли в ожидании. Вскоре сквозь фоновое шипение они услышали знакомый уже голос доктора Кацмана и
— Лена, я же просил тебя расслабиться, старайся дышать ровно. Я ни к чему не собираюсь тебя принуждать. В тот момент, когда тебе покажется, что наша беседа раздражает тебя, мы прервем ее. Тебе удобно? Ничего не мешает?
— Издеваетесь? По-вашему, удобно сидеть со стянутыми за спиной руками?
— Мы оба знаем, Лена, что со свободными руками ты попытаешься что-нибудь схватить с моего стола и нанести себе вред.
— Но ведь не вам же!
— Ты умная девушка, Лена, и понимаешь, что как врач я не могу допустить чужих страданий…
— Да что вы знаете о страданиях? О настоящих страданиях?
— Очень мало, Лена. Может быть, ты расскажешь мне немного о них?
— Я тоже знаю очень мало, о них может знать только…
— Так кто знает о страданиях достаточно, Лена?
— Неважно! Почему вы не пропишете мне электрошок?
— Тебе вовсе не нужен электрошок…
— Врете! Я знаю, что всех, кто отказывается излечиваться, вы отправляете на электрошок!
— Это заблуждение, Лена. Тем более ты вполне здорова, на мой взгляд. Нам просто нужно кое-что обсудить, давай попытаемся успокоиться…
В этом месте из динамика диктофона раздался скрежет.
— Пнула по столу, — шепотом пояснил Кацман.
— К кому ты только что испытала гнев, Лена, ко мне?
— Нет, к вашему столу. К себе я гнев испытала, а что — нельзя?
— Выходит, стремление причинить себе ущерб возникает в тебе из-за ненависти к собственному телу? Быть может, ты не можешь простить ему какие-то реакции, которые ты не ожидала от собственного организма?
— Прекратите нести чепуху! Сколько можно повторять, что я люблю свое тело,
Запись на этом месте обрывалась.
— После этого я не смог вытянуть из Лены ни единого слова, — заключил Кацман.
Горин попросил прокрутить последнюю фразу еще раз.
— У тебя такое лицо, Михалыч, будто ты знаешь, кто такой этот Кархашим, — заметил Левченко.
— Угадал… — Горину вспомнилось перекошенное ужасом лицо подполковника Вараксина в будке грузовика, твердящего о проекте «Кархашим», принадлежащем секретному отделу «Тополь-8».
— Надо же, а я думал, что это просто бред сумасшедшей, — покачал головой доктор. — И что это за фрукт такой?
— Это из древних мифов, — ответил Горин. — А других записей Лелицкой у вас случайно не осталось?
Кацман молча развел руками в ответ.
В отделе Горина и Левченко ждал очередной сюр. приз.
— Где Сизов? — с порога выкрикнул Левченко. — В туалете сидит до сих пор?
— Нет, уже уехал, — ответил Воробьев, вставая из-за стола.
— И куда же?
— Не доложил. — У Воробьева был какой-то растерянный вид, и Эдуардович это заметил.
— Что еще? — настороженно спросил он.
— Тут Костя это… — замялся Воробьев. — Свой диск отформатировал.
— Что сделал? — не понял Левченко.
— Со своего компьютера стер всю информацию, — уточнил Воробьев.
— Абсолютно всю? — переспросил Горин на всякий случай.
Воробьев кивнул.
— И девчонок-картежниц? — снова осведомился Артем.
— Михалыч, не до шуток! — рявкнул Левченко. — И базу данных уничтожил?
— Нет, база на сервере, — поспешил успокоить Воробьев. — Только свои личные файлы уничтожил…
— Что значит — личные? — рассердился Левченко. — Личные пусть дома стирает, а здесь все служебное! Как появится — сразу его ко мне!
Воробьев понимающе закивал.
— Что-то Константин у нас темнит, Артем, — устало произнес Эдуардович, присаживаясь на стул и утирая платком пот со лба. — Что делаешь? — вяло спросил он Горина, прильнувшего к одному из компьютеров.
— Ищу адрес, где раньше жила Лелицкая, — ответил Артем. — Там вроде бы ее сестра сейчас жить должна…
— Там же участковый все перепахал в свое время, — напомнил Левченко.
— Мало ли, — пожал плечами Горин. — Поговорю, может, что и выясню. Это хоть какая-то зацепка. Если Сизов вдруг появится, не выпускай его до моего возвращения.
— Что значит — если вдруг? — возмутился Левченко. — У нас здесь, между прочим, режимное предприятие, а не клуб свободных художников! Я ему не появлюсь!