Черный пес Элчестера

Митюгина Ольга

Надо сказать, зал потрясал размерами. Прочные дубовые балки поддерживали высокий потолок, в дальнем конце зиял зев пустого сейчас камина, над которым можно было жарить быка, на столах сияли белизной скатерти, а на лавках были постелены шкуры. Сквозь большие окна, прикрытые роскошными золотистыми шторами, лились воздух и свет, а вдоль стен расхаживали, поглядывая на улицу, молодцы с пудовыми кулаками, один вид которых мог отбить у возможных прохожих буянов желание проявить удаль. Хорошенькие служанки в аккуратных передниках разносили на просторных

подносах угощенье гостям. Угощенье, как заметил, мельком глянув, врач, способно было удовлетворить самый требовательный вкус.

Судя по всему, остановиться в этой гостинице могли себе позволить только очень богатые люди...

– Прошу сюда!
– вел провожатый вверх по лестнице, застеленной алой дорожкой. Перед ними открылся длинный коридор, освещенный светильниками.
– Вот здесь комната для мадемуазель. Прошу вас!
– он распахнул дверь перед белокурой девушкой.
– Она сообщается, как просил монсеньор, с комнатой ее сиятельства. Чуть дальше - комната самого монсеньора.

Девушка кивнула и закрыла за собой двери. Слуга обернулся к врачу и раненому.

– А вам, мэтр, немного выше, на третьем этаже. Лестница в конце коридора. Прошу!

Мэтр только вздохнул и покрепче взял за руку слепого.

– Давай осторожнее, парень, - предупредил он.
– Бьянка ушла.

Ступенька за ступенькой, они преодолели еще один этаж, поднявшись туда, где находились комнаты для гостей победнее. Служка передал врачу ключи от номера и, сказав, что через десять минут подадут обед, ушел.

Медик, облегченно вздохнув, усадил больного на кровать у стены и огляделся. Меблировка была скромной, но не грубой. Две постели, застеленные чистым бельем, комод, обеденный стол. В углу темнел очаг, а над ним, на полке, стояла новая свеча.

– Недурно, - хмыкнул врач.
– Можно и делом заняться... Принесут обед, попрошу кувшин со свежей водой. Повязку поменяем.

Раненый, тяжело вздохнув, откинулся на подушки и отвернулся к стене.

– Парень, так и будем молчать?
– нахмурился врач.
– Есть-то будешь?..

– Я не хочу, - глухо ответил слепой.

– Ну-ну, - усмехнулся врач.
– Четвертый день. Подъедаем собственные скудные припасы. Когда закончатся, что будем делать?

– Что вы со мной возитесь, мэтр Джеронимо?
– почти огрызнулся пациент.
– Что вы с Бьянкой в меня вцепились?

– Я давал клятву помогать страждущим, - серьезно ответил мэтр.
– А Бьянка - целительница по призванию. Кроме того...
– итальянец умолк.

– Что?

– Кроме того, твой случай любопытен. Никогда не встречал подобного: кожа лица не повреждена, а на роговице ожог.

Бургундец криво усмехнулся.

– Разве вам, мэтр, ваши господа ничего не объяснили?

– Только то, что нашли тебя в лугах, парень. Остальное, честно говоря, не мое дело...
– Джеронимо улыбнулся, крутя в руках пузырек с успокаивающей мазью, извлеченный из дорожного сундучка.
– Хотя подозреваю, что здесь мое

искусство противостоит искусству госпожи графини...

– Какого черта они потащили меня с собой?
– почти беззвучно пробормотал молодой солдат.

– Есть такое понятие - жалость, - ответил врач, изучая на свет содержимое пузырька.

– Скажите, а зрение у меня восстановится?
– жадно спросил юноша. Джеронимо пристально на него взглянул.

– Если бы это был обычный ожог, скажем, от яда, то я мог бы ручаться. Но магия... Право, не стану обнадеживать.

В дверь постучали.

– Обед, господа!

– Ага, весьма кстати!
– оживился медик.
– Вставай, парень, хватит валяться. Заносите!

– На первое - суп-пюре на травах, с шампиньонами!
– объявил распорядитель.

– О, - итальянец довольно потер руки.
– Великолепно! А что у нас на второе?

– Вам подадут жареных перепелов в красном винном соусе, зайчатину, фаршированную трюфелями, а к ним артишоки и спаржу.

– Я не буду, - покачал головой бургундец.

Прислуга между тем расставила блюда и бокалы, сервировав стол на две персоны. Комнату заполнил аромат супа.

– Ну-ну, - хмыкнул мэтр. Слуги, закончив, испарились.
– Как угодно.

– Почему мне предлагают еду за деньги...
– юноша запнулся, но продолжил: - ...за деньги его сиятельства? Хотя мой отряд... и я...

Джеронимо прервал собеседника.

– Не знаю, что там произошло между твоим отрядом и его сиятельством. Понимаю, что ничего хорошего, раз вмешалась мадам. Но они простили тебя - а ты слишком горд, чтобы принять прощение просто так. Я прав?

Бургундец резко сел, скрестив руки на груди. Хотел что-то ответить, но промолчал. Джеронимо добродушно усмехнулся.

– Не злись, парень. Может, все же скажешь, как тебя зовут?

– Жоффруа, - помолчав, ответил больной.

– Ешь, Жоффруа. Научись принимать сострадание.

Юноша криво усмехнулся и молча полез в свой дорожный мешок за сухарями. Джеронимо нахмурился, бросил салфетку на стол - и вышел из комнаты.

* * *

Милица стояла у распахнутого окна и смотрела на улицу. Солнце золотило ее пряди, распущенные по плечам. За окном высились островерхие крыши двух- и одноэтажных домов Дижона, башни крепостной стены, а еще дальше, в предместьях - шпили колокольных звонниц.

– Говорят, эти укрепления строили еще римляне, - муж неслышно подошел сзади и обнял за плечи.
– И в основании многих здешних церквей заложены плиты, вытащенные из римских домов, храмов и даже гробниц.

Милица вздохнула, опустив голову, и отвернулась от окна. Граф любовался ее нежным профилем в золотом ореоле запутавшегося в волосах солнца.

– Если вдуматься, то звучит жутковато, - сжала она губы.
– Разоренные храмы, оскверненные гробницы - и в основание церкви. Может ли на нее снизойти истинная святость? Или бог приемлет и такие дары?