Черный свет

Родионова Ирина

А водитель все выдумывал новые ужасы о стальном поблескивающем кастете, о звериных глазах нападавшего и о том, как он мужественно оттаскивал его от беззащитной, испуганной Оли, которая ничего не могла поделать… Подумав, Ольга отправила монтажерам просьбу обрезать видео до того момента, когда на злобного нарушителя запрыгнул их водитель без имени.

Чисто из человеколюбия, наверное.

Его уже практически качали на руках, как героя, обещая все немыслимые блага. Главный редактор, сухонький мужчина с густой пробивающейся сединой вокруг лысой макушки, прищурившись, даже пробросил мысль о премии для героя.

Водитель сиял, как давно не сияла посуда

в Ольгиной кухне. Сморщившись, она поняла, что если второй раз за пару минут мысль утыкается в живописную башню из чашек и тарелок, заставшую сейчас на грязной раковине, то с этим определенно пора что-то делать.

Постепенно героический рассказ сошел на нет, работа растащила всех по своим местам, заставив лишь перебрасываться редкими комментариями о прошедшей ситуации, водитель уехал домой за сменной одеждой. Оля продолжала набрасывать черновик статьи, вычитывая предложения и убирая слова, через которые явно выглядывала маленькая обиженная и напуганная девочка, вышлифовывая текст с точки зрения профессионала. За ее плечами застыл редактор в своем неизменном мешковатом коричневом костюме, сощуренный, скрестивший руки на худой груди.

Спустя время он наклонился к ней, разглядывая текст на экране, и спросил негромко:

– Видео сняла?

– Да,– механически отозвалась Ольга, набирая текст.– Как только он меня повалил, сразу же включила камеру.

– Прекрасно. Как только оформляешь – сразу на сайт. Просмотрами завалят. Поняла?

– Да,– от него пахло горьким спиртом от одеколона и чем-то глубоко въевшимся в кожу, старым и прогорклым. Девушке стоило нечеловеческих усилий, чтобы не сморщить в брезгливой гримасе лицо.

Когда она, наконец, выставила материал напоказ всему городу, чтобы долгожданные просмотры стремительно поползли вверх, как надоедливые тараканы вокруг крана с питьевой водой, Оля позволила себе откинуться на кресло и только тогда подумала о том, что следует посетить уборную комнату. Грязь, прилипшая к щекам, стягивала кожу плотной коркой, а о собственной куртке и брюках думать и вовсе не хотелось – ощущение, что она до сих пор сидит во влаге и сырости, зудело и мешалось.

Гам и шум стояли оглушительные, как это всегда бывало в рабочее время: кто-то пересматривал последний футбольный матч, кто-то сидел с телефоном, прижатым плечом к уху, и строчил в объемный блокнот, кто-то заливисто хохотал, разглядывая последние нововведения их местных, родных коммунальщиков. Проходя мимо глянцевой доски, густо исписанной номерами телефонов и исчерченной рисунками разной степени паршивости, Ольга замерла, сдержав руки, которые хотели удивленно стереть с радужки отпечаток увиденной надписи.

– Вы серьезно? – обернулась она с протестующим заявлением, но разговоры все еще сливались в одну сплошную какофонию, пулеметной очередью строчились тексты на старых клавиатурах, операторы пикировали штативами, вызывая дружный хохот у девчат. Ольга прочистила голос и исторгла уж совсем возмущенный вопль:

– Слушания в администрации?! Вы серьезно?

Воцарилось долгожданное молчание, прерываемое хриплым воем телефонов и несмолкающими ударами по клавишам. Все уставились на нее, и Ольга вдруг ощутила себя чудовищно глупой: с перепачканным лицом, грязными и влажными джинсами, растрепанная и возмущенная. Ее худые щеки вспыхнули краснотой, и это покалывание разозлило еще больше.

– Ребят, ну правда, как я в таком виде в администрацию поеду? Неужели никто не может меня подменить?

– Увы, нет,– притворно вздохнула блондинка, изгибаясь на своем рабочем месте, всласть потягиваясь,

с насмешливо блестящими глазами. – У всех уже есть работа. Эта – твоя.

– Отлично,– горько выдохнула Ольга, разглядывая записи о выставке собак, оформлении ответов коммунальщиков и проблеме пенсионерки. – Может, хоть брюки кто-то одолжит?..

Еще одна, кроваво-красная надпись, была кошмаром каждого журналиста – да, она сулила много тысяч просмотров, кучу комментариев и резонанс, но она означала только одно – впереди боль, чернота и слезы, слезы, слезы… Даже им, привыкшим к такого рода работе, кошмаром представлялась эта красная надпись, во время съемок сюжета на тему которой неизбежно понадобится валерьянка и сладковатый глицин.

«Ловец на бабочек».

Тот самый маньяк, которые уже более двадцати лет орудует в их городе, периодически похищая маленьких девочек, которых спустя пару месяцев найдут в очередной канавке, и вновь будут съемки снующих хмурых полицейских, матерей, которые будут кричать на разрыв, и отцов, плачущих при виде собственного сжавшегося ребятенка, почерневшего от отсутствия жизни в каждой клеточке тела… Сейчас красная надпись гласила о пропаже новой девочки, к родителям которой нужно было съездить и взять интервью, потом оформить комментарий от представителей правоохранительных органов, разместить на каждый день выход информационной листовки о пропаже малышки…

Зябко поежившись плечами, Ольга выдохнула с ноткой облегчения, что не ей в этот раз придется вымазывать руки в крови и потоках черных, горьких слез…

Только вот остальное оставалось все же удручающим.

Доску расчертили заданиями во время ее отъезда, и теперь никто не хотел отдавать с трудом выгрызенный спокойный и интересный репортаж. Если бы у нее хотя бы был один друг, она могла бы попросить его застолбить ей что-нибудь получше, чем проторчать полдня в душной, удручающе скучной администрации за заслушиванием очередного доклада о капитальном ремонте или состоянии коммунальных проверок, но, увы, здесь она была одиночкой.

Только вот не было у нее здесь друзей, и выбора, соответственно, тоже не было.

– У меня съемка в то же время,– виновато шепнула подошедшая Людмила со своей неизменной сочувственной улыбкой. – Так что брюки одолжить не смогу. Но у меня есть рубашка – длинная, клетчатая, ее можно на пояс повязать, и не так заметно будет.

– Давай хоть рубашку,– понуро согласилась девушка, пристально разглядывая вязью застывшую надпись напротив ее имени, пытаясь вычислить виновника ее отличного настроения на сегодняшний день и понять, откуда в следующий раз стоит ждать угрозы и удара.

Ольга долго терла бледные щеки в черных разводах жидким мылом, а потом, оставшись в одних черных колготках со штопанной тканью на пятках, переминаясь на расшнурованных ботинках, долго трясла джинсами под теплым воздухом сушилки для рук. Пару раз в туалет заглядывали парни, и она, наливаясь снова дурацкой краснотой, молча отворачивалась к стене.

Никто не проронил ни шутки, понимая, видимо, как глупо она сейчас себя чувствует.

Возвращаясь к рабочему месту, Ольга видела в каждом мониторе кадры собственной записи – снизу, на мужчину, чье лицо превратилось в мешанину смазанных квадратов, который, стискивая ремень от камеры, заносил над ней тяжелый кулак. От этих кадров мурашки бежали по спине, но каждый, каждый любопытствующий смотрел, впиваясь подсвеченными мертвенным светом от экранов глазами, подбрасывая в воздух редкие комментарии. Ольга упала в кресло и, увидев количество просмотров, устало прикрыла глаза.