Черный свет
Шрифт:
Когда она врезалась в отца, похожая на маленький пушечный заряд, зажмурившаяся от удовольствия, обхватив ручками худое отцовское тело, он замер, не зная, что делать. Они так давно не обнимались с дочерью, он настолько погрузился в тяжелую пучину безработицы и нехватки денег, так устал от тяжелого чувства вины, которое прижимало его к земле настолько сильно, что он снизу и не видел даже собственной маленькой дочери, что такое простое проявление любви мгновенно выбило его из колеи.
Оленька прижималась к отцу, пахнущему кислым спиртным, горькими дешевыми сигаретами и запахом пота, но ощущала лишь запах счастья. Отец обхватил ее немного неумело, провел рукой по светлым
– Все хорошо, доченька? – он ляпнул какую-то банальную глупость, не зная, что ему лучше сделать, как себя повести в такой ситуации. Отец чувствовал себя неловко, будто надел слишком тесную рубаху, и сейчас она сжимала его слишком крепко, мешая вдохнуть полной грудью, но никакой возможности снять ее сейчас у него не было. Все-таки это его дочь.
– Да,– она шепнула, лицом вжимаясь в его пропитанную холодом куртку. Но что-то вновь зудело в ней, истошным, противным, пронизывающим звоном напоминая звук комара, и девочка никак не могла понять, что же так отчаянно мешает ей.
– Эм, ну… Хорошо это,– он обронил слова и тут же почувствовал, какие они легкие, бессмысленные, парящие над ними, не дающие ей понять того главного, что должно связывать дочь и отца.
– Подожди,– девочка посторонилась, не отрывая от отца рук, и вгляделась в его покрасневшее от неловкости лицо. – Я думала, что ты дома, в ванной.
– Как видишь, нет. Я снова ходил на собеседование,– он улыбнулся, но улыбка была жалкой, натянутой, показывающей, что больше всего сейчас он боится услышать вопрос о том, взяли ли его на работу. Только вот Оленьку совершенно не волновали такие глупости – она вспоминала звук льющейся воды, пробивающийся тусклый свет через щели от двери в ванную, и чувствовала, как зуд внутри становится все сильнее и сильнее.
– А кто тогда в ванной? Там кто-то есть. Мама же на работе?
– Должна быть. Подожди-ка,– он отодвинул ее одним движением от себя и широкими шагами направился к ванной. Шум оттуда доносился все такой же тихий, но совершенно явный.
Федор побарабанил костяшками пальцев по запертой двери, прислонившись плечом к косяку, чутко прислушиваясь к перешептыванию льющейся из крана воды.
– Марин? Ты там? Марина? – он вновь и вновь стучал, окликая ее, но бесстрастная дверь хранила за собой молчание, лишь нарушаемое всплесками влаги. Оленька застыла неподалеку, выглядывая из-за отцовской руки на рамку из света, обрамляющую дверь в ванную комнату, прислушиваясь настороженно, но чутко.
– Марина?! – отец повысил голос и, не сдерживаясь, изо всей силы ударил в дверь кулаком, заставив ее жалобно заскрипеть. От удара с потолка белесым песком посыпалась штукатурка. – С тобой все в порядке?!
Шипение струи, бьющей в наполненную водой ванную, было им единственным ответом, и оно ударяло прямо в голову, делая все вокруг слишком четким, слишком резким. Казалось, весь мир вокруг них сжался до этого шума воды в ванной, до этой двери в потеках белой масляной краски на старом дереве, до стучащего кулаками взволнованного отца. Его переживания передались и Оленьке – она, хоть и выглядывала немного напуганно сейчас из-за его руки, при этом чувствовала, что вот-вот не выдержит и разревется. Ее пугала сейчас эта светлая дверь, это материнское молчание и напряженная отцовская спина.
Папа сдвинулся внезапно и резко, без предупреждения, врезался в дверь, заставляя косяк жалобно хрустнуть, но сдержать отчаянный удар. Оленька испуганно отпрыгнула, прижимая
Оленька поднырнула под его руку, чтобы увидеть, что же там за запертой дверью заставило отца остановиться, всему напряженному, со вздувшимися жилами на шее, с покрасневшим лицом. И сама остановилась под его руками, не понимая, что произошло.
Комнату заливал свет – тусклый, темный, он будто копился в крошечной ванной долгие годы, чтобы теперь старыми лучами рисовать неровные, ненастоящие тени на предметах. В целом, все было точно также – в углу спала стиральная машинка с темным зевом, забитым несвежим бельем, белоснежный унитаз сиял чистотой, на полочке стояли баночки с кремами и бальзамами, и Оля зацепилась за них взглядом, в который раз мечтая поскорее вырасти и пользоваться не только зубной пастой со вкусом клубники, мылом с ромашковым ароматом и шампунем, который не щиплет глаза.
Вся странность была в ванной. Сначала Оленька даже и не осознала, с чего это вдруг – полная ванная горячей воды, пускающей в воздух белые барашки пара, покачивающаяся поверхность от тугой струи воды из крана… И мама, лежащая в ней. Мама казалась спящей – румянец на пухлых щеках, прикрытые глаза в редком частоколе ресниц, свободно парящие в воде руки, умиротворенное и спокойное лицо.
Вот только спала мама под водой – из ванной беззастенчиво торчали ее голые колени, бесформенные, крупные, сама она ушла на дно и застыла там, немая, неспособная ответить на папины крики. Оля вдруг залюбовалась ее лицом – давно оно не было таким беззаботным, гладким, без тяжелых и толстых морщин в уголках глаз, без сжатых губ и сведенных бровей. Сейчас мама была настоящей красавицей.
Хоть и спала под водой.
***
Ольге отчаянно захотелось сплюнуть горькую слюну, но она сдержалась, вцепившись рукой в белые узоры кружевной занавески. Сигарета обожгла пальцы, но девушка этого даже не заметила, задумчиво разглядывая мертвую улицу под окнами собственной крошечной квартирки. Ночь не просто укрыла покрывалом город, она въелась в каждую улочку, в каждый дом, забила все черной ватой, милосердно позволив проклюнуться лишь редким огонькам фонарей, почти неразличимых в густом тумане.
Девушка затушила сигарету в крышке из-под майонеза, провела пальцами по обветренным, потрескавшимся губам в беловатой корке и глубоко втянула в себя дымный, прогорклый воздух. Отчаянно захотелось свежести, но от одной мысли о том, чтобы открыть окно, по голым рукам пробежали мурашки.
Она стояла у окна на кухне, облаченная в короткую, застиранную футболку, растрепанная, но ни капельки не сонная. Часы на микроволновой печи устало пикнули, время – три, под окнами не видно ни единого заблудшего прохожего, кто мог бы тенью скользить по пустым тротуарам. Где-то на горизонте мигнул красный огонек, и Ольга уставилась туда воспаленными глазами, гадая, где мог затеряться ее сон. Через пару часов уже нужно будет вставать, тащиться на осточертевшую работу, а она стоит босиком на голом полу, смотрит на чернильный спящий город и никак не может отделаться от тяжелых мыслей.