Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

Давид Курт

— Вчера, в такое же время, когда солнце тоже заходило, я рассказал тебе, как сидел однажды с моими приемными родителями у озера с тремя кедрами на берегу и как появились десять всадников…

— Я помню, Черный!

— Мать с отцом тоже бежали! А теперь их называют предателями. Но разве вправе я считать их предателями, если не знаю даже, по какой причине они бежали из орды, Газель? Положим, у нас есть причина. А нас все равно назовут предателями!

— Пусть так! Но бежать все–таки надо!

Тенгери смотрел вслед удалявшемуся верблюду–водоносу. Женщина шла по левую, а мужчина по правую руку от него. Когда они прошли уже сквозь камыш, Тенгери сказал Саран:

— Нужно продумать все до мелочей. Какой

смысл бежать, наперед зная, что нас изловят?

Ошаб тоже имел в виду это, когда говорил о необузданной ярости Герел, которая завязала ей глаза и заткнула уши.

— Герел, бедная Герел, — вздохнула Саран.

В тот вечер он даже не попытался обменять свое добро на лошадей и овец. Да и вообще это им ни к чему, раз они решили бежать. Для бегства было всего две возможности. Первая: наняться погонщиками в какой–нибудь караван и остаться потом в чужой стране. Вторая: дождаться нового похода и скрыться по пути…

— А вдруг новых войн не будет? — спросила Сараи. — С тех пор как хан три года назад упал на охоте с коня, он больше на людях не появлялся и никаких походов тоже больше не было.

— Тогда, значит, уйдем с караваном, — кивнул Тенгери.

Когда погонщики верблюда исчезли из виду, Тенгери и Саран зашли в юрту. И больше не говорили о бегстве, о войнах, о хане и о караванах; войлочные стены у юрты тонкие, как узнаешь, кто пройдет мимо нее? Не говорили Тенгери и Саран и о своем счастье, когда день беспощаден и ночь немилосердна. Они лежали на волчьих шкурах голова к голове и смотрели на поднявшуюся над крышей кособокую луну.

— Когда луна выглянула вчера вечером, ты, Черный, сказал мне: «С завтрашнего дня мы будем жить в одной юрте».

— Да, Газель!

— Так оно и вышло!

— Думаешь?

— И все вокруг изменилось, Черный.

— Все? Ну уж нет, Газель!

— Не все, конечно. — Она пригладила его волосы, провела пальцами по лицу и шее, стараясь при этом не касаться ран. — Но многое сделалось куда более грустным, правда, Черный?

— Пока мы вместе, нам не может быть грустно, Газель!

— Может быть, — прошептала Саран, — тебе было бы легче и проще без меня?

Тенгери испуганно приподнялся на локтях:

— Откуда у тебя такие мысли, Газель?

— Ладно, ладно, ложись. Это я так, пошутила…

— Пошутила? Я жить без тебя не смогу, понимаешь?

Она рассмеялась, потом захихикала и повторила за ним:

— Он жить без меня не сможет! Слыхали?

— Ты надо мной смеешься?

— Что ты, что ты, Черный! Конечно, не над тобой! Просто мне вспомнилось одно предание, которое мне пересказывал мой брат. В конце его тоже так говорилось… Не сердись, Черный!

— Хорошо, не буду. А все–таки…

Она перебила его, сказав, что пусть выслушает сперва это сказание. Может, тогда и сам улыбнется.

— Так вот, — начала Саран сразу. — В начале всех времен Тваштар [13] создал…

— Кто это, Тваштар?

— Какой–то бог на юге. Мой брат привез это предание из Хси—Хсии. Да, так вот, бог Тваштар создал мир. А когда должен был сотворить женщину, то заметил, что при сотворении мужчины использовал все, что могло пригодиться для создания человека. Тваштар очень расстроился и надолго задумался. А когда наконец придумал, сделал вот что: он взял

Округлости луны,

Волнистые линии змеи,

Стройность тростника,

Бездумную радость солнечного луча,

Слезы облаков,

Непостоянство ветра,

Пугливость зайца,

Высокомерие павлина,

Мягкость птичьего пуха,

Твердость алмаза,

Сладость меда.

Жар огня,

Холод снега,

Болтливость сойки,

Воркованье горлицы,

смешал все это и сотворил женщину. А потом подарил ее мужчине. Через неделю этот мужчина

пришел к Тваштару и сказал: «Господи, существо, которое ты подарил мне, отравляет всю мою жизнь. Оно болтает без умолку, отнимает у меня время, плачет по пустякам, и вдобавок ему постоянно нездоровится. Я хочу вернуть тебе этот подарок, потому что жить с ним не могу!» Тваштару пришлось взять подарок обратно. Но неделю спустя этот мужчина опять предстал перед богом Тваштаром и сказал: «Господи! Как одиноко мне живется с той поры, как я отдал тебе это создание. У меня все время так и стоит перед глазами, как оно пело и танцевало. Я не могу забыть, какие загадочные взгляды оно на меня бросало, как оно со мной играло и как ко мне прижималось». И Тваштар отдал ему женщину. Прошло всего три дня, и тот снова предстал перед господом. «Отец небесный, — начал он, — я сам не пойму, как это получается, но это создание доставляет мне куда больше неприятностей, чем радости. Прошу тебя, господи, возьми ее обратно!» Тут Тваштар закричал: «Прочь отсюда, мужчина! Устраивайся как знаешь!» На что тот ему ответил: «Не могу я жить с этой женщиной!» А Тваштар рассмеялся: «Но и без нее ты жить не сможешь!» После чего мужчина удалился, тяжко вздыхая: «О я несчастный! Ни с женщиной мне не ужиться, ни без нее не жить!»

Как она и ожидала, Тенгери от души рассмеялся. Тоску и тревогу словно ветром из юрты выдуло!

Вот так они и провели свою первую ночь в собственной юрте, и хотя грустить никому из них не хотелось, каждый легко угадывал мысли другого. Они видели перед собой степь, реки, леса и дальние страны, о которых им ничего, кроме того, что и над ними простирается бездонное небо, не было известно. У них и названий–то пока не было. Где они, эти страны — на юге, на севере, на востоке или на западе? И как они уйдут — во время военного похода или с караваном? Никто из них не загадывал этой ночью, как и когда они убегут и куда их занесет судьба.

На другой день они узнали, что Герел домой не вернулась. Люди рассказывали, будто она выцарапала этому Чиму глаза, за что ее убили на месте. Но в точности никто ничего о ней не знал. Не знал тогда, не узнал и позже. И никто ее с тех пор не видел. Между прочим, этого Чима — тоже!

Глава 15

КАРАВАН И ТЕНЬ АЛЛАХА

В последующие дни ничего особенного не происходило: ни караваны в дальние страны не снаряжались, ни новых военных походов как будто не предвиделось. А тем не менее до войны было уже рукой подать. Однако этого пока никто не знал. Даже сам Чингисхан, а он–то всегда чуял, когда бывший друг задумывал ему изменить.

Властитель сидел в своей дворцовой юрте, и подле него никого, кроме его врача–китайца, не было. Те, кому хан велел оставить его юрту, знали, чем он будет заниматься, хотя он и принимал все меры, чтобы они ни о чем не догадались. С того дня, когда он во время охоты упал с лошади, хан ежедневно опускал свои ступни в деревянный бочонок с горячей водой и лекарственными травами. Так ему посоветовал ученый–китаец. Вечером, когда начинало темнеть, он выезжал со своими приближенными в степь, всякий раз стараясь пробыть там подольше, чем накануне. С лошади он не падал с тех пор ни разу. Чингисхан нахваливал китайца, воздавая должное его познаниям, исполнял все его пожелания и называл другом.