Черный ящик
Шрифт:
Через несколько минут Лена вышла с пакетом.
– Держите просимое. Просто, смех. А может ему еще что-нибудь надо, он не говорил?
– Нет, не говорил. Отдал мне эту записку и попросил отнести ее вам.
– Это в его стиле.
– Что вы имеете в виду?
– Рубить с плеча и кого-нибудь о чем-нибудь просить, – Лена махнула рукой, и Акимову показалось, что запахло духами. – Извините. Все?
– Наверное, все.
– Книга лежит в середине. Это, наверное, сейчас самое важное в его жизни – «Защита компьютерной
– До свиданья. Простите за беспокойство.
Спокойствие, с которым Акимов разговаривал с женой, оказалось фальшивым. Едва он вышел на улицу, как ему стало плохо. В груди опять все зашевелилось и начало прыгать, и в глазах от этого прыганья ритмично проступали сеточки.
Акимов сел у подъезда на лавку. Его душила обида.
«Это все из-за тебя! Всё из-за тебя, сволочь! Дрянь ты… Зачем? Что тебе не хватало?»
Он долго не мог откупорить банку с нитроглицерином – неловким пальцам мешали выступившие на глаза слезы.
«Что тебе не хватало в жизни? Зачем тебе нужен был этот … с красными трусами? „Защита компьютерной информации“… Сука ты, Лена!»
Но вот банка откупорилась. В ней слиплись рубиновые икринки. Отколупнув одну и чуть не выронив мелочь из дрожащих пальцев, Акимов сунул ее в пересохший рот.
Горошина оказала волшебное действие. Очень быстро сердце успокоилось, оставив ничем неприкрытыми чувства.
Акимов сидел и думал о Лене. Её измена, любовник в квартире были не только последним эпизодом в их семейной жизни. Ладно бы скандал и развод. Для Акимова ее любовное приключение обернулось вот этим… Но он-то за что страдает? За них? Акимов представлял, как он таскает жену за волосы по квартире и лупит ее мужика ногой в пах. Так, чтоб было больно ноге. Вот что надо было сделать! Надо было выкинуть их, а не самому убегать и напиваться.
Гнев, охвативший Акимова, помог ему подняться. Пошел на помойку выбросить пакет со своими вещами и заодно посмотреть на свою машину.
С «Опелем» было все в порядке, если не обращать внимания на собачьи отметины, разводами чернеющие на переднем колесе. Как долго автомобиль будет в таком состоянии? Месяц? Полгода? Пока не догадаются, что на машине никто не ездит. Акимов представил старуху за рулем. Насколько это бросается в глаза?
Потоптавшись у «Опеля», Акимов поехал к метро «Черная речка». В гостиницу «Выборгская», где когда-то помогал устанавливать систему видеонаблюдения.
Там он снял себе номер «Двухместный стандарт». Двухместный, потому что одноместные номера оказались занятыми. «Заехал» Акимов в половину девятого вечера. Без пятнадцати девять он сидел в ресторане, а в десять уже спал, вымотанный этим тяжелым и, как ему показалось, бесконечным днем.
В теле старухи Акимов находился уже пятый день.
Это угнетало и по-прежнему вызывало протест, но острого неприятия и отвращения уже не вызывало –
Акимов адаптировался к телу. Но с телом подобного не происходило. Оно продолжало свое самостоятельное существование, тая в себе возможность любого подвоха.
В это утро у Акимова сильно болела голова. В затылок налилось нечто горячее и тяжелое. Так, что голову было трудно поворачивать и не хотелось думать. А также не хотелось есть, что было на этот раз не кстати, потому что завтрак был включен в стоимость номера. Акимов только зря спускался в ресторан – из всего предложенного он смог проглотить небольшой кусочек сыра и сделать несколько глотков чая.
Когда он вернулся в номер, то до «отъезда» оставалось больше часа, и можно было еще немного полежать.
Голова продолжала Акимову мешать. Тяжелые веки плохо моргали, в затылке пробивался наружу гейзер. Акимов снова прибегнул к нитроглицерину. И сразу об этом пожалел. Боль и жжение прошли, но вестибулярный аппарат вышел из строя – горизонтальные и вертикальные плоскости норовили поменяться местами. Вся кровь отлила в ноги, и теперь отяжелели они. Одновременно ослабнув и потеряв гибкость.
К двенадцати часам Акимов, слегка шатаясь и держась за перила, спустился в гостиничный холл. Во время спуска, помимо головокружения и слабости, обнаружилась еще одна помеха нормальному передвижению. Ею оказались волосы. Которые все время лезли Акимову в глаза, щекоча их своими концами. Откидывать их по причине занятости рук Акимов не мог и постепенно приходил в ярость. И когда он сдавал администратору ключ от номера, то был полон ненависти к старухиному телу. От былого благодушного снисхождения к нему не осталось и следа.
Поэтому попрощавшись с очень вежливой и приветливой девушкой за стойкой, Акимов, все еще неуверенно ступая, пошел в находящийся здесь же «Салон красоты». Чтобы постричь замучившие его волосы и свести Веру Павловну к минимуму. Хотя бы внешне.
Решение было принято правильное. Когда девчонка, обслуживающая Акимова, запрокинув ему голову, мылила и смывала ее горячей водой, все вдруг вошло в норму. Головокружение и слабость исчезли. То ли помогла горячая вода, то ли нужный изгиб артерии, Акимов не понял, но ему стало значительно лучше.
Постригся он максимально коротко, оголив затылок, лоб и уши. Сережки Акимов попросил вынуть. Пока парикмахерша, брезгливо морщась осторожно теребила его мочки, извлекая вросшие в них украшения, перед Акимовым на миг опять что-то промелькнуло. Вызвав горячий ностальгический прилив в груди: из открытого окна поезда высовывается усатая смеющаяся физиономия. Мужчина машет букетом и один цветок, отделившись от общей связки, падает вниз…
Что это было, Акимов опять понять не успел, так как сразу забыл о мимолетном видении, отвлекшись на зашумевший для укладки фен.