Чертова гора

Ламур Луис

– А вы ему что ответили?

– Разумеется, что вы уже сами взяли его. Тогда он спросил о той девушке, что принесла сюда этот пакет.
– Она немного помолчала.
– Мистер Раглан, вы наверное подумаете, что я дура, но мне почему-то сделалось страшно. Я понятия не имею, почему так получилось, но только я жутко перепугалась.

– И что с девушкой?

– Он... в нем было что-то такое... отталкивающее, и... мне стыдно признаться, но я солгала. Я сказала ему, что не видела здесь никакой девушки, и что сверток был принесен мужчиной.

– Ну и..?

–

Видели бы вы его лицо! Оно стало совершенно бледным! Белым, как мел! "Мужчина?!" - вскричал он, а потом опрометью выбежал на улицу и сел в фургон.

– Спасибо, что поставили меня в известность.

– Надеюсь, я поступила правильно.

– Вы замечательно справились. Благодарю вас.

Положив трубку на рычаг, он еще некоторое время оставался стоять у бара, погрузившись в раздумья. Наверное пора бы уже перестать сомневаться и отрешиться от подозрений; но ведь, с другой стороны, он до сих пор не имеет никакого представления том, а что, собственно говоря, происходит или хотя бы каким образом в эти события оказался вовлечен Эрик, если тот, разумеется, имеет отношение ко всему этому. И покуда ему удастся это выяснить, он должен будет действовать крайне осмотрительно. Судя по всему, у Эрика возникли серьезные неприятности, но вот только, что это могло быть? И, спрашивается, из-за чего? И вообще, какого рода неприятности может нажить себе человек в пустыне, когда на многие мили вокруг нет ни души?

Вскрыв пакет, он обнаружил под бумагой то, что в общем-то и ожидал там найти - дневник Эрика Хокарта. Привычка вести дневниковые записи сохранилась у Эрика еще со времен исследовательской работы, когда последовательное описание хода эксперимента на разных его этапах могло оказаться весьма полезным. Бросив дневник на кровать, он достал уже прочитанный детектив Эрика Эмблера, завернул книгу в оставшуюся от прежнего свертка бумагу, и перевязав получившийся пакет все той же бечевкой, оставил его на виду, положив на уголок бара.

Всего через несколько минут он лежал в кровати, засунув дневник под подушку и держа пистолет под рукой.

В воздухе за окном закружились легкие снежинки. Это было последнее, что он успел запомнить, прежде, чем его сморил сон.

Когда человек закален годами прожитой жизни, он привыкает к опасности и тогда ему становятся присущи те качества, что никогда не подведут его; и одно из них - это сверхчуткий сон. А поэтому каким бы уставшим и обессилевшим ни был Майк, но приглушенного, вороватого шороха оказалось вполне достаточно, чтобы его разбудить. В его комнату проник кто-то посторонний!

Майк чуточку приподнял голову. Широкоплечий человек, стоявший теперь к нему спиной, только что прошел к бару и взял в руки коричневый сверток. Затем незванный визитер направился к окну.

Тогда Майк, держа наготове заряженный магнум, сказал:

– У меня просто в голове не укладывается, зачем человеку рисковать собственной свободой ради того, чтобы украсть книжку, которую он при желании смог бы купить на каждом углу всего за пару долларов.

– Книжку?

– Дело в том, что вот уже много лет мы с

Эриком Хокартом обмениваемся книгами. Если какая-нибудь из прочитанных книг понравилась ему больше других, то он присылает ее мне, и я делаю то же самое для него. Но, конечно, если уж вам так невтерпеж, то можете взять ее себе.

– Книгу?

– Пошел вон! И заруби себе на носу, что в следующий раз, если ты только посмеешь снова сунуться сюда, я пристрелю тебя на месте. Терпеть не могу воров.

Человек бросился к узкой щелке между задернутыми шторами и выскочил на улицу через распахнутое окно. Майку было слышно, как он тяжело спрыгнул на землю - не слишком-то ловко для занимающегося спортом мужчины.

Подойдя к окну, Майк захлопнул створки, запирая их на все задвижки и глядя на то, как недавний вор торопливо переходит через дорогу. Вскоре на шоссе зажглись фары, и белый фургон, отъехав от обочины, направился в сторону Дуранго.

Тогда, прихватив с собой злополучный дневник и пистолет, Майк прошел в ванную, где он сначала принял душ, а потом начал бриться. За бритьем он думал об Эрике. Несомненно, Эрика преследовали какие-то серьезные неприятности, это становилось ясно из письма. Ведь даже в своей самой первой весточке он недвусмысленно дал понять, что случилось нечто непредвиденное, а Эрик, надо заметить, был совсем не тот человек, чтобы увлекаться всякого рода неожиданными идеями или же опасаться сам не зная чего.

Во время их последнего телефонного разговора, Эрик был краток и говорил по существу.

– Мне нужно, - сказал он тогда, - чтобы рядом был человек с именно тем кругом интересов, что и у тебя, с твоим складом мышления. Я сам оплачу все расходы, и готов с радостью заплатить сполна за уделенное мне время.

– Знаешь, Эрик, боюсь, я не смогу приехать прямо сейчас. Меня держат срочные дела, я должен прежде управиться с ними.

Эрик немного помолчал, а затем сказал:

– Тогда приезжай, как только освободишься, сразу, при первой же возможности, ладно? Я не хочу говорить об этом ни с кем, кроме тебя.

– А в чем дело? У тебя что-нибудь случилось?

Снова неловкое молчание. Может быть он звонил из уличного телефона? Или же кто-то посторонний стоял поблизости и, возможно, подслушивал, о чем он говорит?

– Расскажу, когда приедешь. А то ты решишь еще, что у меня крыша поехала.
– Он опять замолчал.
– По крайней, мере для других это, наверное, было бы очевидно.

Они уже распрощались, и тут Эрик вдруг торопливо выпалил в трубку:

– Майк! Пожалуйста! Я в отчаянии!

Майк запомнил, как он потом положил трубку на рычаг, в замешательстве глядя на телефон. Это было совершенно не похоже на Эрика Хокарта. Он, верно, и в самом деле попал в беду, но только тогда Майк никоим образом не соотнес это с собственными познаниями о тех краях. Ему и в голову прийти не могло, что между Эриком и теми событиями может существовать некая взаимосвязь. Если бы он только знал...

Позднее пришло письмо, написанное торопливым почерком.

Ради Бога, немедленно приезжай!