Чертовка для безопасника
Шрифт:
— Не получится, — отвечаю я, чувствуя, как першит в горле. От жажды. От желания получить его всего. Но пока нельзя. Надо приручить. Надо заставить по-другому на себя взглянуть. Немного жалости, желания защищать, оберегать. Дура я, все же. С самого начала надо так было себя вести! А я чего-то воевала с ним…
И теперь просто позволить ему отыметь себя в рот - плохая идея. Хоть и дико заманчивая.
Да, нескоро я попробую на вкус свою сексуальную фантазию такими темпами…
— Почему? — интересуется Кирилл, продолжая лениво изучать меня, улыбаться.
— Мне… Не нравится такое… Плохие воспоминания… - Кирилл не комментирует, ждет продолжения. Я облизываю губы. Невинно, совершенно невинно, конечно же! И, дождавшись липучего взгляда на них, продолжаю еле слышно, - в школе… Меня часто трепали за волосы, обижали, обзывали… Били постоянно.
— Кто? — ледяной голос, от которого я неожиданно покрываюсь мурашками.
— Папа то же самое спросил, когда синяки на мне увидел, — усмехаюсь я. — Пришёл в школу и начал выяснять у моего одноклассника, зачем он бьёт меня учебниками и портфелем, зачем за косички дёргает?
Я жду, пока Кирилл успокоится, потому что его неожиданно разбирает дикое веселье. Наконец, он перестает ржать, смотрит на меня с насмешкой. Ему моя проблема явно кажется надуманной:
— И что же твой мучитель ответил?
— Он ответил: «А зачем она такая красивая?», — шепчу я , упираясь в него строгим и одновременно беззащитным взглядом. — Ему было восемь, ты старше, вроде. Ты можешь сказать, что я тебе нравлюсь, но не делаешь этого…
Кирилл гладит под водой мои щиколотки прямо через одежду, а мурашки от его пальцев - по всему телу. Хочу к нему податься - губы эти смеющиеся покусать…
Дура я все же…
— А папа твой что ему сказал?
– Кирилл словно понимает мои порывы, считывает их, смотрит вопросительно, ожидая, когда же не выдержу, кинусь на него.
— Папа,— я вздыхаю от воспоминаний того времени. — Он строго заявил: «Она такая красивая, чтобы любить её, беречь и защищать».
И от того, что я говорю это совсем тихо шипящим, тревожным голосом, Кирилл замирает. В полутьме поблёскивают его большие глаза, и он кажется мне нереально красивым… Хотя, он и есть такой. И я запомню, я нарисую его вот так, в полумраке, полуобнаженным, с мерцающими жесткими глазами и серьезным лицом… Нарисую и повешу над своей кроватью. И никогда не стану искать себе другого мужчину. Потому что так хотеть, это свою душу отдать, сердце раздарить и остаться ни с чем, когда бросит.
А он бросит…
Кирилл тянется ко мне за поцелуем.
И нет у женщины сил, чтобы сопротивляться мужской воле...
Зато есть вредность и брезгливость.
— Я не буду заниматься любовью в воде, где плавали мои грязные кроссовки, — шепчу ему в губы. — Это не гигиенично!
— Понял, — тут же отвечает Кирилл и выпрыгивает из чана.
— «Выполняй», — мысленно приказываю я.
Глава 22
Глава 22
Парилка большая, с двумя рядами широких лавок. На полу плитка, сверху -
А я в одежде мокрой. Мерзну.
Специально не хотела же выбираться из чана, терпеливо ждала, когда Кирилл вернется. Дождалась… И, похоже, переоценила себя. Сейчас трясусь, не согревает совсем баня.
Кирилл не медлит больше и не разговаривает, нетерпеливо раздевая меня одной рукой, а другой кидает полотенца на лавки.
Куртка падает, штаны, нижнее бельё. А мне всё холодно, я к тёплому, твёрдому телу мужчины льну изо всех сил.
Зуб на зуб не попадает, вот честно! Я не специально, я замерзла просто!
Кирилл садится на полотенце и меня тянет на себя.
— Попарим тебя, чертовка? — мурлычет мягко-мягко, и это такой контраст с его прежним поведением, что я поддаюсь.
Мне уже не хочется играть, хотя что-то внутри сопротивляется, верещит тревожно о том, что надо придерживаться прежней линии, что надо еще как-то покомандовать, мягко и нежно, но продавить свое…
Но руки Кирилла такие внимательные, а губы - горячие, что я поддаюсь.
Нет, совсем я не борец, что бы он ни думал, как бы меня ни называл… Не Чертовка, вообще.
Овечка, скорее, покорная, или кошка блудливая. Ее погладили - она и прогнулась…
Стыдно про такое думать, страшновато осознавать себя в подобном качестве… Но куда деваться… если это правда?
Решаю пустить ситуацию на самотек, тем более, что сделать-то все равно ничего не смогу сейчас, да и не хочу ничего делать.
Кирилл сажает на себя, он голый, мокрый уже от пара, мои ладони пугливо скользят по каменным плечам, невольно раскрываю губы, потому что воздуха не хватает. Жарко так, жарко становится!
Вот как так? Только что было холодно, трясло всю, а теперь - плавлюсь от жара, с ума схожу.
А Кирилл добавляет, еще и еще! Губы скользят по коже, словно угли горячие обжигают до сладкой боли.
— Замерзла совсем, чертовка моя, — бормочет Кирилл, непрестанно гладя, тиская, целуя так часто, так основательно, что я соображать перестаю, — дурак я, забыл, что мне в чане вода - самое оно, а тебе - холодная… Холодная была?
— Д-да… — получается у меня вполне в стиле игры, жалобно и няшисто. Еще и носом трусь о его висок, голова кружится от запаха мужчины, дуреет. Сладко так, волнительно.
— Сейчас согрею, сейчас горячо будет…
Ощущаю, как меня чуть-чуть приподнимают за бедра, мягко сажают на член. Замираю, немного прогнув спину, и от этого угол проникновения еще сильнее, еще глубже.
Ах… Это так… Так горячо…
Голова летит, руки скользят, не в силах ухватиться за гладкие скользкие плечи, и опора мне - только сильный, каменный мужчина подо мной – без спешки, но очень жестко загоняющий член в готовое к такому безумству тело.
Черт, я всегда для него готова, похоже…