Чертовка для безопасника
Шрифт:
А я - другая.
Я дрожу в руках самого горячего в мире мужчины, я таю от его поцелуев…
— Он – дурак, — шепчет мне Кирилл, — идиот… Такую женщину проебал…
— Какую?.. — дышать тяжело, меня плавит от удовольствия, от нежности, руки, тяжелые, опытные, скользят, скользят по мокрой коже, а затем резко подхватывают и, не успеваю я даже вздохнуть, укладывают на деревянную столешницу.
Бессильно откидываюсь, цепляюсь за кромку стола, смотрю на чуть склонившегося ко мне мужчину.
Он красив, словно древнегреческий бог.
— Красивую до охерения, — коротко отвечает он, и слова эти ласкают, нежат не хуже, чем прикосновения, — сладкую, — продолжает он, резко срывает полотенце с бедер, и я тут же послушно перевожу взгляд на его готовый член, большой, ровный, эстетичный… — покорную, самую лучшую. — Кирилл дергает меня на себя за бедра и входит, плавно, неотвратимо, заполняя так правильно, так нужно сейчас, что я невольно выгибаюсь в пояснице и ахаю, — самую горячую. — Первое движение во мне отзывается чем-то болезненным, необходимым до дрожи, я это чувствую, но сказать не могу, только смотрю на него, склонившегося еще ниже, щедро трогающего меня обеими ладонями прямо по животу, по шрамам, — он, дурак, упустил такое…
— Дурак?.. — задыхаюсь от набирающих силу толчков, расторможенно раздвигаю ноги, чтоб еще глубже, еще больше! Так, как надо мне!
— Дурак… Я. Его. Найду. И. Прикончу. Хочешь? Хочешь?
Каждое его слово сопровождается резким на завершении движением, я теряю голову. Марево в глазах мешает видеть моего жесткого мужчину, слова воспринимаются сложно. Он что-то говорит… Про кого? Про Марата? Кто такой Марат? Я его лица не помню уже…
Шепчу еле слышно, уплывая в кайфе:
— Он – прошлое. Плевать... Забыть… Мое настоящее – круче.
— О, да, — слышу рычание своего ненасытного любовника.
И кончаю, умирая и воскресая в этом, новом для меня мире.
Глава 27
Глава 27
День, светло-серый, с неяркими легкими облаками, пропитан арктической прохладой. Я всё не могу привыкнуть к такому климату, вроде жарко, но раздеться нельзя.
Северная весна смотрит на меня, растрепанную, измученную и счастливую. Окунуться я не решилась, стою на крыльце…
Солнце в небе белеет, качается.
А я – лечу.
Когда в последний раз меня носили на руках? Не припомнить уже…
— Надо, — так говорит Кирилл, — а то брат скоро вернется. Нехер его обнажёнкой радовать…
Я не сопротивляюсь, он несет обратно в баню.
Легко так, совершенно не напрягаясь, сильный, очень сильный…
Ещё влажные волосы растрепано болтаются чуть ли не до пола, голова откидывается, словно шея разом становится слабой, не держит.
Мы идем через баню в спальню.
Белые простыни на кровати - прохладные. Их прикосновение к разгоряченной
Кирилл легко скользит по мне - вверх, лицом к лицу, опирается на локти, чуть касаясь, гладит грубыми пальцами по лицу, убирает волосы. Это почему-то ощущается даже интимней, чем то, что мы делали совсем недавно.
— Красивая такая, Чертовка… — бормочет он, и голос такой странный, словно открытие для себя делает. — Охереть, какая…
— Да? — я не знаю, что говорить, на самом деле, теряюсь совершенно.
Вроде как, между нами все понятно же… Секс, удовольствие взаимное… И… Больше мы ни о чем не говорили. Сейчас поговорим? Или опять нет?
Судя по упирающемуся в меня орудию поднятия настроения, не поговорим…
И я не против, на самом деле.
Очень уж странным вышел наш предыдущий разговор. Непонятным. Мне бы остановить мгновение, мне бы подумать… Хоть чуть-чуть.
Но времени на это все не находится.
Кирилл не оставляет ни на мгновение, он постоянно рядом, и я не успеваю осмыслить ничего. Либо злюсь на него, либо дуюсь, либо обалдеваю… Либо ноги раздвигаю.
Одно понятно: таких мужчин не было в моей жизни. И не будет, наверно. Наверняка.
Поднимаю руки, глажу по крепкой груди, невольно облизываясь. Хочу его себе. Совсем хочу.
Но не скажу. Никогда не скажу и вопросов о нашем дальнейшем взаимодействии не задам.
Все же, во многих вещах я очень консервативна.
И, кстати, если он сейчас сам про это заговорит, то каких слов я жду? Хочу? Согласна… На что?
— Ты женат, Кирилл? — вопрос вырывается сам собой, помимо воли даже, тут же замираю, прикусив губу, тревожно смотрю на него.
В принципе, нормальный вопрос… В обычной ситуации. А в нашей?
Кирилл застывает, удивленно пялится на меня, а потом… Начинает ржать. Громко, весело, взахлеб даже. Я оторопело разглядываю его примерно с минуту, а затем, внезапно обидевшись, изо всех сил толкаю ладонями в каменный торс.
Кирилл, видно, не ожидает от меня такой прыти, валится на бок на кровать, продолжая неистово ржать. А я, сморгнув непрошенные слезы, начинаю торопливо выбираться из покрывала.
Но не успеваю, меня хватают за лодыжку и тупо тащат обратно.
— Пусти! — рычу я раздраженно, — дурак! пусти!
— Дурёха, а не чертовка, — миролюбиво тянет Кирилл, не обращая никакого внимания на мои крики, и определяет на прежнее местоположение. Под себя.
Сопротивляюсь, бью кулаками его по груди опять, и тут же получаю наказание – небрежно раздвинутые ноги и вполне определенную угрозу секса. Потому что член оказывается в непосредственной близости от границы, за которой проходит унизительная для меня вещь – физическое, дикое совершенно, влечение к этому смеющемуся гаду.
Дергаюсь, глупо двигаю ногами, но ничего сделать не способна. Только пыхтеть злобно, отдуваться и прожигать взглядом опять склонившегося надо мной Кирилла.