Чертово колесо
Шрифт:
— К тебе там пришли…
— Кто? — удивился.
— Да что-то с соседом, — показала глазами себе под ноги. — Допился… любитель…
Павел направился в коридор, жена остановила его.
— Я подремлю… устала… Ключи возьми…
— Да-да. — Вышел в прихожую. В дверях стоял, маясь, моложавый человек в кожаной куртке. — Минутку-минутку. — Искал ключи, нашел их, зазвенел, как бубенчиками. — Ну, что случилось?
— Не знаю, — пожал плечами моложавый человек. — Чего-то у дядьки живот…
— Племянник? — закрывал дверь. Хруст ключа
— Да, приехал вот я…
— Пошли-поехали…
Быстро спустились по лестнице. Дверь в квартиру была открыта. Сосед-автолюбитель грузно лежал на диване, стонал. Павел задрал ему майку, принялся мять живот, прислушиваясь к больному организму. Сосед ойкал.
— Павлушенька, ты? Вот… доносился… как дурак с торбой!
— Спокойно-спокойно, ничего… — Оглянулся на племянника: — Ноль три!
— Боже мой! — испугался сосед. — Что же это у меня, Паша?!
— Пока ничего. Грыжа. Всем грыжам грыжа…
— Я вызвал, — появился из коридора племянник.
— Прекрасно! — улыбнулся Павел. — Все будет тип-топ… Еще в гонках… Я покурю… на балконе?…
— Э… э… там бензин, — простонал сосед.
— Да-да, — вспомнил Павел. — Тогда на кухне…
Стоял у кухонного окна, смотрел сквозь пыльное стекло на парк. Крутилось-крутилось-крутилось Чертово колесо как знак необратимых изменений.
Появился племянник, тоже закурил, пошутил неловко:
— Будет жить?
— Все будем жить, — усмехнулся. — Но с ним надо…
— Конечно-конечно… Только он ждет звонка… там тачку…
— Я подежурю… в смысле…
Бесцеремонно затрещал звонок в коридоре. Забухали ботинки, ударились о шкаф носилки, кто-то ругнулся.
— Узнаю родную медицину, — и вместе с племянником отправился встречать гвардии рядовых службы «03».
Потом смотрел с балкона, как выносят тяжелые носилки из подъезда, как торопливо отъезжает карета «скорой помощи»… Перевел взгляд на парк; там по-прежнему гремел радиорепродуктор популярными песнями и по-прежнему крутилось Чертово колесо.
Павел странным, маниакальным взглядом всматривался в манящую даль, где безостановочно и победно работали необратимые механизмы жизни-смерти.
Машинально вытащил пачку сигарет, спички… Хотел закурить, но, меняясь в лице, оглянулся… Огромная, двухсотлитровая бензиновая бомба стояла в углу, накрытая старым байковым одеялом. Рядом — канистра.
Павел медленно приподнял голову на свой балкон, пожевал губами в задумчивости. Потом, словно решившись, резким движением сорвал байковое одеяло с бочки. Отвернул крышку. Присел перед канистрой, взболтнул ее, распечатал… Пятясь задом, проложил бензиновую дорожку от бочки в коридор. Вернул канистру на место. Мельком взглянул в сторону парка. Потом потоптался в сумрачном коридоре. Курил, пряча лицо в тени. Наконец сигарета вспыхнула сигнальным огоньком у его лица… И он ее бросил на дорожку смерти… Она вспыхнула веселым, синим пламенем, целенаправленно набегая стремительным огнем к балкону…
Павел сбегал
Лопнул разноцветный детский шарик; ребенок обиделся, захныкал. Бабушка утешала. Маша улыбнулась, вытащила из сумочки маску — очки с бульбой-носом, протянула… Мальчик замолчал, смотрел.
— Спасибо-спасибо, — застеснялась бабушка. — Он еще мал… Сейчас будет тебе шарик…
Мария стояла у касс ЦПКиО. Многочисленная, праздничная, шумная (много детей) толпа текла с моста, образовывая у касс бестолковые заводи очередей.
У входа в парк митинговала агрессивная группа людей с рдеющими стягами. Хрипел мегафон:
— Долой!.. На рельсы!.. Хватит пить нашу кровушку!.. Предатели!.. Родина в опасности!.. Обнищание масс!.. Позор временщикам!..
Маша засмотрелась на митинг, потом услышала за спиной:
— Девушка, разрешите познакомиться… Кажется, где-то мы уже виделись?…
Благоухал букет роз в руках Павла.
— Я на улице не знакомлюсь, — улыбнулась. — С женатыми мужчинами.
— А вы разве не замужем?
— Нет, я одна, — ответила серьезно. — Теперь я одна…
— И я теперь один… Смею вас уверить… — Да?
— Да! — твердо ответил.
Они посмотрели друг на друга. Она взяла букет роз из его рук, понюхала; взглянула поверх пурпурных, как кровь, цветов, сказала:
— Спасибо.
Они шли по шумному, ранне цветущему, праздничному парку; были радостны и беспечны. Бушевала водная стихия фонтанов, визжали, смеялись, кричали дети и взрослые на аттракционах, по реке плыли первые прогулочные пароходы, гремел репродуктор популярными песнями.
— А я знаю-знаю-знаю, куда мы идем, — шалила Маша, отбегая от спутника.
— Куда? Куда мы идем… большой секрет… — улыбался тот.
— А вот и нет! И нет!
— Да!
Чертово колесо натружено работало среди деревьев; уходили в небо и возвращались На землю его летучие лодки. Маша, подпрыгивая, как девчонка, запела дурашливо:
— А ты помнишь, как по весне! Мы на Чертовом крутились колесе! Колесе-колесе! А теперь оно во сне!..
— Ты же боишься, — заметил Павел.
— С тобой?! В одной лодке?… Хоть на край света…
— Знать бы, где этот край, — хмыкнул.
— А ты не знаешь, капитан? — удивилась.
— И где же, боцман?
— Вот здесь. — Костяшкой пальца постучала по его лбу. — И у меня там же… Наш край земли!.. Наш необитаемый-необитаемый остров!.. — Теребила его за рукав, торопила к аттракциону; вновь запела, фальшивя: — А ты помнишь, как по весне! Мы на Чертовом крутились колесе! Колесе-колесе! А теперь оно во сне! А теперь оно во мне!
Они садились в тяжелую, неуклюжую, свежепокрашенную люльку-лодку. Павел говорил равнодушному контролеру, шелестя билетными лентами: