Чертово колесо
Шрифт:
Неторопливо шли по дорожке бульвара Павел и Маша.
На них обращали внимание.
— А на тебя глазеют, — заметила Мария. — Кавалер!..
— Кто? — удивился. Посмотрел по сторонам. — Если кто и… то только на тебя, дорогая…
— На нас, — серьезно поправила Маша.
— А почему?
— Потому, что мы такие… одни… — выдохнула.
— Одни на всем белом свете. — Обнял ее за плечи.
–
— Только не грустить!
— Я не грущу, — грустно проговорила Маша. — Я устала.
— Тогда садимся и отдыхаем…
Они сели на свободную лавочку. Солнце, воздух, небо пьянили. Она прильнула к нему, тихо сказала:
— Я устала от себя.
Он внимательно покосился на ее природно чистое лицо, выудил из кармана плаща пачку сигарет…
— Не кури, пожалуйста, — попросила она.
Он выполнил ее просьбу; она, думая о своем, проговорила:
— А если бы я была одна… Одна на белом свете… Что бы изменилось?… И если бы ты был один?…
— Если бы да бы… — попытался отшутиться Павел. — К сожалению…
— Ошибки надо исправлять, — сказала Маша. — Уметь исправлять.
Павел хмыкнул, покачал головой.
— В классе третьем мне единицу в дневник!.. Кстати, по арифметике… Мать проверять дневник, а там четверка… по арифметике. Это я, значит, балбес, переправил… А как в школу идти?… Короче, дыра на пол листа дневника… Выволочка была такая… Бр-р-р!
Маша улыбнулась.
— Какая страшная месть в моем лице всему учительскому составу.
— А в твоем лице страшная тайна, — скроил рожу Павел.
— Какая же?
— Я ее еще до конца не раскрыл.
Они вглядывались друг в друга, и было не совсем ясно, то ли они серьезны, то ли шутят.
— А если это будет ужасная тайна? — спросила Маша. — Ты испугаешься?
— У меня самого душа — потемки, — хмыкнул. — Каждый почти день выхожу я на разбой… Правда, со скальпелем в руках…
— Ты самый добрый разбойник, — сказала Мария. — Я хочу быть всегда с тобой… Не каждый день, а всегда…
— Я делаю всегда больно, милая…
— Ты же разбойник Божьей милостью. А таких разбойников надо уметь прощать.
— Как уметь исправлять ошибки? — щурился от солнца, смотрел перед собой… в себя.
— Да, — ответила, тоже смотрела перед собой… в себя. — Во всяком случае, я никогда тебе не поставлю единицы…
И они посмотрели друг в друга напряженно-потаенными, максималистскими глазами. Был первый день весны. В воздухе лучилась тревожная, призрачная надежда.
В городе начинала буянить весна. Изумрудная дымка обволакивала деревья. На домах веяли майские стяги. Темнела в бетонных берегах наполненная река. В парке популярными песнями гремел репродуктор.
Маша курила на балконе. Смотрела в парк. Парк наполнялся отдыхающей публикой. Пестрели обновленные краской аттракционы. Лодки Чертова колеса тоже были выкрашены в вульгарно яркие цвета.
На балкон выбрался муж; был в старом, обвислом
— Ты много куришь, Машенька!
— Я знаю, — ответила.
Муж взялся за старенький, попорченный дождем и снегом столик, потащил его к стене.
— Ты последнее время чем-то озабочена. Что-то случилось?
— А что такое? — спокойно спросила.
— У тебя так часто меняется настроение. — Установил столик между перилами и стеной.
— Странно-странно, — курила. — Что же ты раньше этого не замечал?
— Что? — спросил муж. — Наверное, ты устала?
— Устала-устала, — усмехнулась Маша. — Что ты делаешь?
Муж переступал через высокий порог; уходил в комнату.
— Да лыжи… надо повесить… мешают… под ногами…
Маша смотрела на парк. Вдруг заметила: дрогнуло Чертово колесо, качнулись его лодки; затем снова замерло. Маша со странной страстью следила за изменениями, которые происходили там, за рекой.
Неприятный деревянный стук заставил ее оглянуться. Муж втаскивал громоздкие, нелепые лыжи, свои и сына.
— Помоги, — попросил. — Будь добра… — Прислонил лыжи к перилам, начал взбираться на столик. — Как бы не улететь…
— Такие, как Ты, не летают, — усмехнулась Мария, но смотрела в спину мужа жестким взглядом. Тот крепил лыжу на высокой ржавой скобе, тянулся; из трико свешивалась жирноватая складка живота.
Маша перевела взгляд на парк. Чертово колесо крутилось. Медленно, тяжело, неповоротливо, но плыли по майскому воздуху его лодки. Маша оскалилась в победной улыбке.
— Ты чего? — Вопрос мужа — как удар. — Давай лыжу-то.
— Смотри, — сказала резким, пугающим голосом, ткнула лыжей в сторону парка.
Муж непроизвольно оглянулся, качнулся на столике. Быстрый и решительный толчок лыжей в обрюзгший бок — и он, давно обреченный, тряпично взмахнув руками, пропал. И туда, куда он пропал, Мария швырнула и лыжу. И смотрела-смотрела-смотрела странным, маниакальным взглядом на Чертово колесо. Оно было в безостановочном, победном движении.
Изумрудная дымка обволакивала деревья. Темнела река. В парке гремел репродуктор популярными песнями. Гуляли отдыхающие. Работали аттракционы. Женщина на балконе развешивала мокрое, липкое белье. Потом, взглянув на парк, вернулась в комнату.
— Чтобы у них уши повяли…
— Что такое? — спросил Павел, листая новый журнал по своей специальности.
— Сезон открыли в парке… Закаруселили…
— Да? — заинтересовался Павел, поднялся с кресла, пошел на балкон.
Закурил. Смотрел сквозь прорези мокрого белья на парк. Неотвратимо и победно крутилось Чертово колесо. Лодки летали в светло-синем, свободном небесном пространстве.
— Павлуша! Я стираю-стираю, а ты коптишь. — Голос жены — как удар.
— Да-да, — поспешно загасил слюной сигарету.