Чертово колесо

Валяев Сергей

Город-дома-улицы-деревья ежились от мелкого, сетчатого дождя. В лужах отражалось свинцовое низкое небо. Прохожие прятались под зонтики.

Из подъезда вышел Павел. Взглянул мельком на облачное небо. Хотел открыть зонт. У авто суетился сосед-автолюбитель.

— Павлуша! Дружище! Давай в хатку… давай-давай; беречь себя надо…

Павел помедлил, но принял приглашение — втиснулся на переднее сиденье. Мотор уютно рокотал. Сосед, усаживаясь за руль, пыхтел:

— Ремешок

накинь-ка… Уфф! Вот и осень, браток, смазливая. Лето красное прокатилось…

— Да, — неопределенно отвечал Павел.

— Ну, поехали, с Богом! — Заскрипели «дворники», сдвинулся в сторону мир двора. — Тебе куда, Паша? На работу или по милым дамочкам? — жизнерадостно осклабился сосед.

— На работу, — буркнул Павел.

— И то правда, какая нынче любовь. Один убыток. И жизнь сама — один убыток. Спрашивается, за что боролись?… На то и напоролись! Всем нам демократический кол в зад!.. Вам-то как платят?

— Долларами, — пошутил Павел.

— Ну да? — искренне удивился сосед. — Так вы живете, хлеб жуете?

— Живем, — пожал плечами. — Из дому носим лекарство… Раньше выносили…

— Ааа, — понял сосед. — Костлявая рука капитализма…

— Она самая…

— Вот-вот, наконец-то все стали прислушиваться к советам докторов: лечиться методом голодания, — хохотнул водитель.

— Кое-кому это бы не помешало, — выразительно покосился Павел на соседа.

Тот заерзал, обиженно проговорил:

— А у меня такая конституция. Ешь не ешь… И болит брюхо-то. Я ж тебе говорил, когда ты с дамочкой… в парке… Она очень даже… гармоничная…

— Я рад, что она вам понравилась, — сдержанно проговорил Павел.

— Не суровься, браток, не суровься. Все мы молодые были… А теперь старые, больные…

— Сейчас можно заехать, я вас посмотрю… — предложил. — Может, аппендикс на прогулке… или грыжа?

— Да? — засомневался сосед. — Не-е, как-нибудь в следующий раз… Боюсь…

— Чего бояться? — удивился Павел.

Сосед-автолюбитель дурашливо хмыкнул:

— Тебя боюсь, Павлуша!

— Меня?

— Ага. Еще зарежешь меня… как овцу… как барана…

Павел не понял шутки, оскорбился:

— Что вы такое говорите?

— Зарежешь, как свидетеля, — и подмигнул лихоимским глазом.

Сумерки наступали на город. Зажигались фонари. Шумела дождем, людьми, транспортом улица. К зеву метро торопились прохожие. У закрытого киоска пряталась женщина. Это была Маша. Была как бы отстранена от роящейся, беспокойной толпы мелкой сеткой дождя. Стояла, смотрела перед собой.

— Мария? — набежал Павел. — Прости, меня задержали…

— Ты что, заключенный? — спросила серьезно.

— Все мы заключенные жизни, — попытался отшутиться. — Ну, прости, родненькая. — Чмокнул в мокрую щеку. — Замерзла? Сейчас я тебя погрею. —

Обнял за плечо. — Пошли-пошли…

— Куда? Опять в парк?

— Мы идем к нам, — уверенно сказал Павел.

— К нам?

— Именно к нам. — Поднес к ее глазам ключи. Потряс ими — ключи, как бубенчики, зазвенели.

Маша ничего не сказала, лишь посмотрела больными глазами и беспомощно шмыгнула простуженным носом.

Двое растворились в сумерках, в шуме улиц, в городе.

Мелкая сетка дождя покрывала по-прежнему и сумерки, и улицы, и город, и судьбы…

В теплой, уютной комнате был запах пыли, кожи и призрачной надежды. Двое лежали в рыхлой постели, как в кипучей волне (остановись, мгновение, ты прекрасно!), и курили — два вспыхивающих огонька в мглистом, бесконечном пространстве.

— Включи свет, — попросила она.

— Зачем? — спросил он.

— Хочу тебя видеть. Соскучилась. Я тебя сто-оо лет не видела — три дня и три ночи.

— Как это вы интересно считаете. — Неверный свет ночника осветил комнату. — Что-то у вас с арифметикой?…

— Между прочим, я учительница математики…

— Да? А сколько будет: двести пятьдесят семь умножить на триста двадцать четыре, разделить на двести пятьдесят семь и отнять триста двадцать три… Сколько получится?

— Один эскулап, которого обожает училка. — Чмокнула его в щеку. — Ты пахнешь хлоркой.

— А ты? — Понюхал-пошмыгал носом. — А ты мелом.

Засмеялись, теснее прижимаясь друг к другу.

— Я, наверное, сумасшедшая?…

— Не смею спорить…

— Но мне кажется, что мы здесь жили-жили, потом уехали и вот снова вернулись…

— Да, — неопределенно проговорил Павел. — Это хорошо, что еще сохранились островки…

— И на сколько этот остров нам? — Маша приподняла напряженное лицо.

— На время отпуска… папуаса… здесь прописанного…

— Понятно. А что потом? — устало спросила Маша.

— Будут другие острова, — сказал Павел. — Мы же в кругосветном плавании…

Маша села, потянула на себя одеяло, саркастически усмехнулась.

— Значит, будем переплывать с острова на остров?… На этих лодках? шлюпках? яхтах? — Выразительно ударила рукой по спинке кровати.

Павел страдательно сморщил лицо, тоже сел. Две тени, искаженные, отпечатывались на стене.

— Мария, нам же хорошо? Тепло, сухо, пахнет хлоркой и мелом. — Он пытался отшутиться.

— Мы будем как все, — тихо сказала она. — Мы будем жить, как живут эти тени…

— Маша, я тебя не понимаю! — В голосе раздражение.

— Они есть, эти тени, и их нет. — Приподняла руку. — Эй, подружка, привет? Маешься, мой свет?

— Маша моя, я сейчас сбегу, — пригрозил Павел.

— От нее? От себя? От меня? — грустно спросила.