Червонные сабли
Шрифт:
2
Когда рабочий отряд Барабанова въезжал в село Шатохинское, ничто не предвещало беды.
Солнце уже высоко поднялось над степью, и в небе заливались жаворонки. Длинная вереница повозок, запряженных заморенными лошадьми, растянулась вдоль улицы. На повозках позвякивал железный инвентарь: вилы, грабли, топоры. Рабочие изготовили их вручную в своих мастерских, чтобы обменять на хлеб.
На передних повозках, свесив ноги, сидели четверо красноармейцев, вооруженных старенькими винтовками. Еще несколько человек шли пешком, чтобы
На широкой площади, где возвышалась стройная колокольня сельской церкви, отряд расположился табором. Ребятишек привлекала головная повозка-фургон, оклеенная красочными плакатами и смешными карикатурами на буржуев. Толкая друг друга, они рассматривали рисунок с изображением зубастого белого генерала, который, как жаба, сидел на крымском полуострове и тянулся длинной захватистой рукой через море к Советской республике - земле с красными буквами: РСФСР. Да не тут-то было! Громадный - от земли до неба - красноармеец замахнулся мечом на генеральскую лапу и вот-вот отсечет ее напрочь. Надпись под карикатурой гласила:
– Дивись, яка морда, - смеялись ребятишки, тыча пальцами в белогвардейского генерала с оскаленными зубами.
Кулацкому сыну Сеньке Цыбуле такая вольность не нравилась. Он шлепал ребятишек по затылку, отгонял от плаката. Сенька злился на Советскую власть за то, что у отца в Юзовке отобрали колбасную лавку. И теперь ему приходилось жить в селе, где ни базара, ни кинематографа и хоть подыхай от скуки. То ли дело в Юзовке! Там можно было покататься верхом на ребячьей бедноте.
Однако селянские хлопчики не очень боялись Сеньку, заглядывали внутрь фургона, где были сложены книги и виднелся граммофон с расписной жестяной трубой.
– Дядю, заграйте на граммофоне!
– просили они продкомиссара Барабанова и с завистью глядели на его револьвер в кожаной кобуре.
Щербатая пластинка с вальсом «На сопках Маньчжурия» закружилась, издавая хрипловатые звуки. Собралась большая толпа сельской бедноты, пришли кулаки и молча наблюдали за всем происходящим.
Ребятишкам так нравился граммофон, что они просили заводить его снова и снова. Потом Барабанов объявил:
– Товарищи селяне, сейчас вы услышите речь товарища Ленина.
Даже дети присмирели и в полной тишине слушали голос Ленина, его слова о том, что такое Советская власть и почему ей нужно помогать. Лица незаможников - сельской бедноты - светились радостью. И только кулаки, лузгая семечки, исподлобья рассматривали рабочих.
В конце Барабанов рассказал, как ездил в Москву делегатом и видел длинные очереди за хлебом. По четверти фунта в день выдают рабочим, а детям и того меньше.
– Вот почему просим вас, товарищи селяне: примите наши скромные дары в обмен на хлеб. Эти косы и топоры мы ковали по
Когда Барабанов закончил свою речь, послышался голос кулака Цыбули, Сенькиного дяди:
– А колючей проволоки у вас, случаем, нема?
– Зачем это?
– Та щоб отгородиться от вас, голодранцы. Ездите тут, последний хлеб у селян забираете.
Беднота зашумела, осуждая выпад кулака. Вожак сельских незаможников дед Карпо взобрался на повозку и крикнул в толпу:
– Тилько родной батько для любимого сына може сделать то, що сделала для нас Советская власть. Я первый отдаю хлеб для братьев рабочих, яки голодают. Смерть мироедам земного шара, о так я скажу!..
Кулачье не унималось, всеми верховодил Цыбуля.
– Селяне, не слухайта деда! Рабочие хлиб не сеют; то хай и не едят. О так я скажу!
– Нам коммуния не потрибна! Забирайте свои лимонатки и геть с села!
Все же беднота одержала верх. Под злобными взглядами кулаков они дружно сносили на площадь все, что могли: жито, кукурузу, подсолнухи. Скоро повозки осели под грузом мешков.
Барабанов радовался.
Горячо помогали рабочим сельские ребятишки. Они расхватали листовки, помчались с ними во все концы. И скоро повсюду запестрели новенькие афишки с Декретом Советской власти об отмене помещичьей собственности на землю.
После полудня стали собираться в обратный путь, но тут налетела буря. Темная туча закрыла полнеба, зарокотал гром, засвистел ветер, и на дорогах взвились к небу столбы пыли, раскачивались тополя, и с них летела листва.
Рабочие продотряда кинулись накрывать подводы с хлебом кожухами, но ветер снова все разметал, и снова люди бросались спасать хлеб, теперь уже общественный, собранный по зернышку.
3
В степи тоже бушевал ураган. Кажется, померк белый свет и некуда было укрыться от хлещущего ливня.
В этот непогожий час к селу Шатохинскому скакали по степному шляху всадники в черкесках, в лохматых папахах, на холеных конях, капризно гарцующих и грызущих удила.
Ветер со свистом налетал на колонну, и кони сбивались с шага. Карабины покачивались за плечами всадников, шашки звякали о стремена. И рвался с древка под порывами ветра флаг темно-красного шелка с нарисованным посередине волком. Это был белогвардейский флаг недоброй памяти генерала Шкуро, чьи головорезы рыскали по земле, ища себе волчьей добычи.
Командовал эскадроном князь Шахназаров. Он ехал на вороном жеребце в голове колонны и кутался в полы чеченской бурки. Рядом с ним, яростно дергая повод, разворачивая коня боком к ветру, крутился молодой офицерик в белой черкеске, с шашкой и кинжалом на поясе. Он вымок до нитки и хлестал плетью коня.
Это был Геннадий Шатохин, сын царского генерала и помещика Шатохина. Еще в восемнадцатом году отец и сын убежали к Деникину, с которым генерал дружил еще с русско-германской войны. Шатохин стал у Деникина начальником штаба большого кавалерийского соединения. На этом посту зимой двадцатого года он благополучно отдал богу душу - замерз в снегах Кубани вместе с казаками и офицерами отборного кавалерийского корпуса.