Чешская рапсодия

Секера Йозеф

— Веду вам гостя, готовьте кофе, — сухо сказал он, подойдя к своим.

Ян Шама вскочил и, вскинув руки, закричал: — Батюшки, вот так диво! Ну, теперь мы снова все вместе!

Схватив Лагоша за плечи, он начал трясти его, но тут уже и Долина обнял Михала, и Барбора, и Вайнерт… Вопросам не было конца. Аршин, все еще расстроенный напоминанием о Наталье, поспешил отыскать Бартака. Тот сидел с Голубиреком, Сыхрой и Коничеком недалеко от командиров, сгруппировавшихся вокруг Киквидзе. Бартак тотчас вскочил, стал расспрашивать Аршина, как он нашел Лагоша. За этим разговором нечаянная тоска Аршина по, максимовской идиллии и по сладкой Наталье постепенно рассеялась. Беда снова стал самим собой. Покручивая свои жиденькие усики, он рассказал, какое

смелое решение принял Лагош. Отец ему этого не простит, ну да Миша и сам с усам!

* * *

На горизонте показалась Урюпинская. Со своими маковками церквей и темными крышами старых домов, утопающих в зелени, станица казалась неким оазисом — словно то был мираж. Киквидзе на сером коне, в сопровождении адъютанта и командиров, подъехал к чехословакам. Его молодое лицо с черной как уголь бородой было озабочено. Командир полка Книжек пространно стал излагать ему, как он представляет себе взятие города: кавалерийская атака с флангов, удар пехоты в лоб, один батальон в резерве. Командиры батальонов Голубирек и Сыхра слушали Книжека молча, но по их глазам было видно, что они не согласны. Командиры кавалерийских полков ждали решения начдива. Их смелые лица горели нетерпением. Светловолосый Иван Звонарев, разгромивший недавно под Алексиковом два кавалерийских полка генерала Дудакова, кусал губы.

Киквидзе сделал резкое движение.

— У меня другой план, товарищ Книжек. Применим австрийскую тактику. Предместье атакует левый фланг вашего полка, затем правый, и тотчас после этого ударит центр. Шестой Заамурский полк прикроет атаку левого фланга. Понимаете, товарищ Володин? На левом фланге поставим и чешскую батарею. Ваш полк, товарищ Звонарев, будет прикрывать правый фланг чехов. Мне бы хотелось войти в Урюпинскую засветло. Я останусь в батальоне Сыхры. Вы, товарищ Книжек, идите на правый фланг, в роту Бартака. Если потребуется, Бартак ворвется в город со своими конниками. Полк Звонарева останется в резерве за чертой города, охраняя нас от возможного нападения из степи. Это все. Зря не стрелять, но и никого не щадить. По местам, товарищи!

— А бронепоезд? — спросил Книжек.

— Он сделал свое дело и теперь возвращается, — ответил Киквидзе. — Жаль, мне бы пригодилась его пушка, но Маруся не хочет задерживаться. Ее царицынскому начальнику неохота продолжать поход с нами, и поезд возвращается в Царицын к товарищу Носовичу.

Звонарев сказал что-то Володину, и оба рассмеялись. Книжек сузил глаза, потом моргнул, словно допустил бестактность, и сказал:

— Звонарев считает, что она слишком много кутила в Алексикове, и теперь ей хочется спать.

— Или ее бесит, что Вайнерт пустил кровь ее черным братцам при подавлении восстания в Тамбове, — добавил Вацлав Сыхра.

— Когда боя нет, я не спрашиваю, как развлекаются мои командиры, но я хочу, чтоб они были у меня под рукой тогда, когда они мне нужны, — строго сказал начдив и уехал с Сыхрой. Голубирек поскакал на левый фланг в свой батальон. Книжек учтиво раскланялся с Володиным и Звонаревым и отправился в роту Бартака. Тот учил своих пехотинцев думать во время атаки только о том, что жизнь в бою зависит от того, сумеет ли он выстрелить раньше противника.

— Промедление смерти подобно, ребята, — заключил командир роты.

Книжек сухо передал Бартаку приказ начдива, отдал коня связному и закурил. Бартак подозвал Вайнерта.

— Курт, я пойду в атаку с кавалеристами, а ты поведешь за мной роту.

— Лучше бы я поехал с тобой, Войта!

— Встретимся вон там, у маленькой церкви справа, — улыбнулся бывший гусар и сжал Курту плечо.

Паровоз бронепоезда засвистел — протяжно, клокочуще, точно смеялся. Маруся стояла между шпалами на своей командирской площадке и махала рукой на прощание. Позади нее, как тень, представитель Носовича с папиросой в зубах.

Курт Вайнерт наклонился к Бартаку:

— Вот уже два дня, как я хочу тебя спросить — получилось ли у тебя с Марусей? Когда

ты тогда шел с ней, вид у тебя был, словно дело в шляпе.

Войта фыркнул.

— По правде сказать, мне было просто любопытно, с какими людьми в Алексикове она общается, на том все и кончилось. Теперь я узнал это, и больше меня ничего не интересует. Она жестока и властолюбива. И предала собственного мужа.

— До свидания, Войтех Францевич! — крикнула Маруся.

Бартак послал ей улыбку. Бронепоезд понемногу набирал скорость, уползая за гребень холма. Полк двинулся. Чешская кавалерия ждала сигнал. Полковой командир Книжек шел с пехотой. В сторонке, с самокруткой в зубах, шагал Вацлав Сыхра. Он небрежно придерживал шашку и сосредоточенно смотрел вперед. Начдив шел с ним рядом со своим адъютантом и связными. Кавалеристам Бартака был хорошо виден фланг Голубирека и сам Голубирек, который ехал верхом в центре батальона; вот он крикнул что-то бойцам у тачанок — тачанки разом повернулись стволами пулеметов к городу, и в тот же момент раздались первые выстрелы.

— Дамы и господа, представление начинается! — вскричал певец Костка. — Какое, собственно, сегодня число?

— Двадцатое июля тысяча девятьсот восемнадцатого года, — ответил длинный Шама, вскакивая на своего серого в яблоках коня.

Урюпинская отозвалась. Белые обстреливали полк, но красноармейцы шли вперед, словно двигался мощный вал. Книжек приказал рассредоточить цепи. Сыхра скрутил новую цигарку и, стиснув ее зубами, ждал, пока Голубирек двинется вперед. Киквидзе морщил лоб и что-то бормотал, чего не мог разобрать даже его адъютант. Пулеметы второго батальона продвинулись еще вперед. Пули долетали уже до окраинных улиц Урюпинской. Сыхра оглянулся на Книжека: командир полка расстегивал кобуру. Вацлав кинул взгляд на Бартака — Войта вел свою роту в угрюмом молчании. Тогда Сыхра невольно повернулся к кавалеристам — прикрывают ли фланги пехоты? — и вдруг ахнул: из лощины, в которой полчаса назад скрылся бронепоезд, выскочили казаки. Флаг белых бился в вечереющем небе. С пиками наперевес казаки мчались на кавалерийский полк Володина, находившийся на левом фланге красноармейской пехоты.

— Враг с тыла! — закричал Войта. С быстротою молнии повернулся он к Вайнерту, махнул ему рукой, чтобы тот принял на себя командование ротой, и вскочил на коня. Чешские кавалеристы уже были готовы.

У Василия Киквидзе сверкнули глаза. Он мгновенно взлетел в седло и помчался к батальону Голубирека. Тот уже знал о нападении и приказал повернуть тачанки и орудия против казаков. Белоказаки, дав первый залп, лавиной катились на полк Володина. Володин упал с пулей в груди. Его помощник не успел выхватить шашки. Красные пулеметы поливали казаков, но из лощины выскакивали все новые и новые их части. Потрясенные гибелью своего командира, кавалеристы Володина беспорядочно бежали на правый фланг, ускользая из окружения, но оставляя без прикрытия левый фланг Голубирека и орудия. Голубирек орал на конников, бил их шашкой плашмя, но те, поддавшись панике, мчались очертя голову. Пулеметы и орудия Голубирека скосили первые ряды казаков, но наваливались все новые и новые, и вот уже цепи их вклинились в ряды пехоты. Вот уже пали оба крайних взвода, чехословацкий и сербский, и орудийная прислуга. Под Голубиреком убили коня, Голубирек лег за пулемет, оттолкнув мертвого пулеметчика, и открыл огонь. В этом страшном хаосе и реве Сыхра все же сумел повернуть огонь своего батальона на помощь Голубиреку, но большего он сделать не мог. К счастью, среди бойцов Голубирека появился комиссар Кнышев — его кожанка видна была издалека. Комиссар взмахнул винтовкой, и тотчас ружейный огонь усилился. Коничек был ранен в плечо. Войта Бартак со своими кавалеристами наскочил на группу казаков, которые расстреливали остатки батальона Голубирека. Певец Костка вырвался вперед, Даниел — за ним. Рубя налево и направо, они наносили смертельные удары, но казаки окружили их… В Костку сбоку выстрелил хорунжий. Отын Даниел продолжал биться один.