Чесменский гром
Шрифт:
Выбить турецкую сволочь во что бы то ни стало! — велел Долгоруков артиллерийскому майору Внукову.
Тогда прощай, князь! — усмехнулся тот мрачно.
Прощай, майор, авось на том свете свидимся!
Собрал подле себя солдат Внуков.
На смерть пойдем, ребятушки, чтобы другие жили. Кто страх имеет — уйди от позора!
За майором пошли все. Предместье брали в рост, неторопливым шагом. Майор пал под окнами первого дома, но форштадт отбили.
Теперь перед прорывающимися было только море. Первыми шлюпками забрали раненых, а потом всех остальных. Покидая
Еще посчитаемся, мы долгов не держим! — грозили кулаками в сторону берега солдаты и матросы.
Потери отряда Долгорукова составили двести человек убитыми и триста ранеными. Турки потеряли около двух тысяч янычар.
Всю вину за модонское поражение Алексей Орлов свалил на... греков! Об этом он сразу же известил Екатерину И. Та отвечала раздраженно: «Морейская экспедиция не соответствует своим следствиям, мужественно от вас предпринятому ея отверстию, по причине сродной грекам трусости, легкомыслия и предательства, кои особливо под Модоном толико пакости причинили».
Из журнала капитан-командора С. Грейга: «Турки после решительного удара предались самой восторженной радости. Как скоро они овладели батареями, то немедленно зажгли их и даже сожгли платформы и пушечные станки, и большую часть предместий.
Командор Грейг, перевезя с острова свезенные туда орудия (что ночью было исполнено капитаном Аничковым), отправился с отрядом к Наварину, куда и прибыл 6 мая...»
Звезда Алексея Орлова была по-прежнему в зените. Виновники модонской неудачи были найдены.
Отныне до самых последних дней своего пребывания на Средиземном море граф будет обвинять во всех своих неудачах греческих повстанцев. Что ж, так, наверно, ему было удобней!
* * *
Тем временем, находясь с флотом в Наварине, Спиридов с утра до вечера играл учения, изматывая людей до последней возможности.
Жалеть никого не буду! — заявлял он капитанам. — Тут истина проста — больше пота, меньше крови!
Адмирала уже волновали дарданелльские теснины. По его тайному ордеру Ламбро Качиони произвел необходимую разведку и собрал все нужные сведения по Дарданеллам. Вскоре, стоя перед Спиридовым, он отчитывался о добытых сведениях:
По всему Геллеспонту имеются три фортеции старые. Пушки в них величины огромной, но все происхождения древнего, забиты в деревянные колоды, а то и вовсе в стены замурованы, отчего большое неудобство при пальбе имеют. Множество пушек вообще негодных. В передовой же фортеции при входе в пролив действует лишь одна кулеврина огромного размера, в шестьдесят фунтов, стреляющая глыбами мраморными.
Насколько же сами фортеции крепки?
Стены весьма ветхи, и диздары — начальники гарнизонные — боятся, что при первых выстрелах они рухнут. Главный же дарданелльский начальник, Молдаванчжи-паша, велел как можно скорее красить стены в белый цвет, чтобы издали казались они исправными.
Спиридов, разложив перед собой дарданелльскую карту, слушал корсара и морщил лоб.
А каково движение вод в теснинах сих? — поинтересовался он чуть погодя.
Качиони, казалось, только и ждал этого вопроса.
Летом
Адмирал, что-то решая для себя, тщательно замерил на карте медным циркулем отстояние крепостей друг от друга.
А каковы твердыни басурманские в самом Константинополе имеются? — спросил, когда циркульная ножка уперлась в рисунок турецкой столицы.
В самом Константинополе все заброшено и поросло травою, отчего крепости городские ветхи и во многих местах развалены.
Почему же столь неразумно поступает султан турецкий? — удивился адмирал искренне.
Качиони со значением расправил свои огромные иссиня- черные усы. Знаменитому корсару льстило его особое положение в эскадре.
Починка крепостей константинопольских почитается делом ненужным. По разумению османскому, Геллеспонт запирает дорогу неприятелю к столице крепко!
Благодарствую тебя, капитан, за труды твои. Прошу отобедать со мной.
За обедом, где, помимо Качиони, присутствовали Плещеев и Круз, адмирал продолжил свои расспросы по Дарданеллам. Затем спросил неожиданно:
А найдутся ли у тебя при необходимости пилоты надежные и искусные, чтобы довести эскадр наш в воды черноморские?
Таковые имеются с избытком, — тряхнул головой Качиони, — я обещаю твердо!
Плещеев и Круз, пораженные смелостью адмиральских замыслов, застыли с ложками в руках. Первым опомнился Круз.
Все верно! Главное — ударить хорошим залпом по сералю, да так, чтоб вдрызг! Вот это была бы виктория!
Флаг-капитан Федор Плещеев спросил более рассудительно:
Насколько правдоподобен сей прожект?
Спиридов положил на стол руки, на обшлагах кафтана сверкнули золотом по три пуговицы, положенные по полному чину адмиральскому.
Все в руках наших, — ответил философски, — надобно только желание иметь. Но возможно сие будет лишь в случае нашей полной виктории над флотом басурманским. В первых числах сентября месяца, как только ветер в проливах переменится на попутный, надлежит нам плыть туда и идти в море Черное, бомбируя в пути своем Константинополь. Отчего, я мыслю, должен султан прийти в смятение полное и мира искать незамедлительно! Об этом мы еще в Кронштадте с Алексеем Сенявиным мечтали, чтобы, соединясь своими флотами, бить неприятеля нещадно. Но тому существует два препятствия: флот турецкий да... граф Алексей!
* * *
Вернулись в Наварин корабли Грейга из бесславной Мо- донской экспедиции. Присмиревший Орлов адмиралу больше не перечил. Не теряя времени даром, Спиридов вышел в море на поиски Второй Средиземноморской эскадры.
Не успели еще в Наварине похоронить умерших от ран, как новое известие — турки двинулись к крепости. Муссин- заде стягивал к Наварину свои лучшие силы.
Были Триполица и Модон, теперь нас ждет слава победителей Наварина! — внушал он своим помощникам. — Весь мир опрокинется на врагов Аллаха и сделается орудием их погибели. Так предначертано в книге судеб!