Честь самурая
Шрифт:
— А что же?
— Человек, овладев одним искусством, овладевает всеми искусствами. Военное искусство — вовсе не тупая сила и простая сноровка, а определенное состояние духа. Если в совершенстве развить дух, то сумеешь постигнуть все, включая науку и искусство правления, науку постижения мира и законы, по которым надлежит вершить суд над людьми.
— По-моему, ваши молодцы почитают высшим искусством умение бить и дырявить копьем своих противников. Простому воину или рядовому самураю больше и не надо,
— Ну-ка, заткнись! — заорал один из самураев и ударил Хиёси по щеке.
— Ай! — Хиёси стиснул лицо ладонями, словно ему сломали челюсть.
— Подобные оскорбления нельзя оставлять без ответа, иначе этот наглец совершенно забудется. Пожалуйста, господин Сёхаку, отойдите, мы сами с ним разберемся.
Слова Хиёси озлобили всех воинов.
— Он оскорбил нас!
— Издевательство над правилами!
— Надо как следует проучить выскочку!
— Прикончить на месте! Господин не упрекнет нас!
Воины готовы были привести угрозу в исполнение — оттащить Хиёси в кусты и снести ему голову. Сёхаку с трудом отбил юношу, чтобы не допустить смертоубийства.
В тот же вечер Нохатиро пришел в комнату, где жили слуги, и негромко окликнул Хиёси, который в одиночестве сидел в углу с таким видом, словно у него разболелись зубы.
— Да, слушаю вас!
Лицо у него распухло.
— Больно?
— Не очень, — соврал Хиёси, прижимая к лицу мокрое полотенце.
— Господин хочет поговорить с тобой. Пройди с черного хода, чтобы тебя не заметили.
— Вот как? Господин? Он, верно, узнал о том, что произошло днем.
— Твои бесстыдные речи довели до его сведения. Он только что повидался с господином Хиттой, так что наверняка знает обо всем. Он сам назначит тебе наказание.
— Вы уверены?
— В доме Мацуситы существует правило, обязывающее слуг и работников заниматься военным делом. Теперь господину придется особо поддерживать уважение к этому правилу. Можешь считать, что ты пропал.
— Тогда я убегу отсюда. Не хочу умереть из-за такой ерунды.
— Не говори глупости! — Нохатиро цепко схватил Хиёси за запястье. — Если ты сбежишь, мне придется совершить сэппуку. Мне приказано немедленно доставить тебя.
— Значит, я не могу даже сбежать? — простодушно спросил Хиёси.
— Слишком много ты болтаешь. Подумай, прежде чем рот разинуть. Услышав, что ты наговорил сегодня, и я назову тебя хвастливой обезьяной.
Нохатиро велел Хиёси идти вперед, а сам двинулся следом, держа руку на рукояти меча. В густеющих сумерках порхали мотыльки. Свет из библиотеки падал на веранду, пол которой еще не просох от мытья.
— Я привел Обезьяну! — Нохатиро опустился на колени.
Кахэй вышел на веранду:
— Ну и где он?
Услышав над головой голос господина, Хиёси поклонился так низко, что
— Обезьяна!
— Слушаю, мой господин!
— До меня дошло известие, что в Овари делают новый вид брони. Его называют домару. Поезжай туда и купи ее! Ты ведь родом оттуда, так что, по-моему, тебе это не составит труда.
— Мой господин!
— Отправишься сегодня!
— Куда?
— Туда, где ты сможешь раздобыть домару.
Кахэй, достав из шкатулки немного денег, завернул их и протянул Хиёси. Тот, не веря своим глазам, смотрел то на деньги, то на хозяина. На глазах у него навернулись слезы, они покатились по щекам и закапали на руки.
— Ты должен незамедлительно уйти, но назад можешь не торопиться. Ищи хорошенько, даже если несколько лет потребуется. Доставь мне самую лучшую броню. Выпусти его из задних ворот и проследи, чтобы все было спокойно. Он должен уйти до рассвета, — обратился Кахэй к Нохатиро.
Невероятный поворот событий! Хиёси почувствовал, что дрожит. Он только что ждал казни, а сейчас… он дрожал от благодарности за сочувствие, проявленное Кахэем.
— Благодарю вас, мой господин.
Кахэй не выдал своих намерений, но Хиёси прекрасно понял хозяина.
«Его не любят за его острый ум, — думал Кахэй. — Неудивительно, что Хиёси вызывает злобу и ревность».
— За что, собственно, ты благодаришь меня? — произнес он с горькой улыбкой.
— За то, что вы меня отпускаете.
— Верно, но, Обезьяна…
— Да, мой господин?
— Ты никогда не добьешься успеха, если не научишься скрывать свой ум.
— Знаю.
— Почему тогда не сумел сдержаться сегодня на поле? Зачем восстановил всех против себя?
— По глупости. Я потом даже поколотил себя.
— Хватит наставлений. Ты очень умен, и я хочу помочь тебе. Люди, которые на тебя злились или завидовали тебе, обвиняли тебя в кражах. Стоило запропаститься булавке или пузырьку с пилюлями, недоброжелатели говорили, что это дело рук Обезьяны. Пересудам не было конца, ты возбуждаешь в людях злобу. Не забывай об этом!
— Да, мой господин.
— Я мог бы сегодня и не защищать тебя. На этот раз обвинения справедливы, но господин Сёхаку заранее рассказал мне о случившемся, поэтому сделаем вид, будто я, ничего не зная, отправил тебя с важным поручением. Понял?
— Нет слов выразить мою признательность, господин. — Хиёси кланялся Кахэю, не сводя с него взгляда.
Этой же ночью он покинул дом Мацуситы.
Бросив на усадьбу последний взгляд, он поклялся, что никогда не забудет великодушия Кахэя.
Потрясенный добротой бывшего господина, Хиёси раздумывал, как воздать должное Мацусите. Лишь тот, кто вечно подвергается издевательствам и побоям, способен оценить человеческую доброту.