Честь самурая

Ёсикава Эйдзи

«Театральное представление так себе», — думал Хиёси, лежа на соломе в углу пустого стойла. Он любил музыку, хотя и не понимал ее, но его увлекал призрачный мир сновидений, который она пробуждала в его душе. Он забывал обо всем, слушая музыку, но сейчас его мучил голод. «Раздобыть бы горшок да разжиться огнем», — тоскливо думал он.

Засунув пожитки под мышку, Хиёси вышел из стойла и направился в кухню.

— Прошу прощения, но не одолжите ли мне горшок и жаровню? Есть хочется.

Повара изумленно уставились на него.

— Ты

откуда взялся?

— Князь привел меня сегодня с собой. Мне нужно сварить ракушки, которые я собрал в канаве на рисовом поле.

— Из канавы?

— Говорят, они очень полезны для желудка, поэтому я каждый день ем их. Живот никогда не болит.

— Их едят с бобовой пастой. У тебя есть?

— Да.

— А рис?

— И рис есть, спасибо.

— Горшок и жаровню найдешь там, где едят работники. Стряпай там.

Хиёси сварил рис, ракушки и после ужина отправился спать. Комната, где спали работники, оказалась уютней пустого стойла, поэтому Хиёси задержался здесь до полуночи, пока не вернулись после трудов ее постоянные обитатели.

— Ты, свинья! Кто разрешил тебе разлечься здесь?

Хиёси разбудили и, изрядно помяв, вышвырнули во двор. В стойле он обнаружил лошадь гостя из Сумпу. Лошадь не обрадовалась его появлению.

Барабаны умолкли, луна начала бледнеть. Хиёси теперь уже не хотел спать. Он готов был работать или забавляться, только бы не сидеть без дела.

«Почищу-ка стойло, а там, глядишь, и солнышко взойдет», — решил он и принялся чистить стойло, сгребать сухие листья и солому.

— Кто здесь?

Хиёси отставил метлу и огляделся по сторонам.

— Ты, продавец иголок?

Хиёси сообразил, что голос доносится из уборной на углу веранды главного дома. В окошечке он разглядел лицо Кахэя.

— Это вы, мой господин.

Гость из Сумпу оказался большим охотником до сакэ, и Кахэй поневоле перебрал лишнего, но сейчас он почти протрезвел.

— Рассвет скоро? — спросил он устало.

Кахэй исчез из окошечка, открыл ставни от дождя и посмотрел на бледнеющую луну.

— Петух еще не кричал, так что придется немного подождать рассвета.

— Послушай, торговец… Нет, лучше называть тебя Обезьяной… Почему ты подметаешь среди ночи?

— От нечего делать.

— Не лучше ли поспать?

— Я выспался. Не могу без дела.

— Сандалий здесь нет?

Хиёси быстро отыскал пару новых соломенных сандалий и ловко поставил их так, чтобы Кахэю оставалось лишь вставить в них ноги.

— Вот они, мой господин.

— Когда же ты успел выспаться и при этом узнать, где что лежит?

— Простите меня, господин.

— За что?

— Ваши подозрения напрасны. Я даже во сне слышу всякие звуки в любом доме и могу догадаться, где находятся разные вещи, представить размер помещений, предположить, где оросительные канавы, где горит огонь.

— Хм. Понятно.

— Я еще с вечера заметил, где стоит обувь. Я подумал, что она может кому-нибудь понадобиться.

— А

я о тебе совсем забыл. Извини!

Хиёси рассмеялся в ответ. Он был юнцом, но не питал к Кахэю особого почтения. Кахэй поинтересовался, чей он сын, откуда родом, не собирается ли поступить к кому-нибудь на службу. Хиёси поспешил уверить его в том, что мечтает о службе. Он возлагает большие надежды на будущее и с пятнадцати лет скитается по Японии.

— Два года ты странствуешь, желая поступить на службу к самураю?

— Да.

— Так почему же ты до сих пор торгуешь иголками? — Подозрения вновь шевельнулись в душе Кахэя. — Два года не можешь найти себе господина! Ты, верно, вздорного нрава.

— Как и у любого, у меня есть достоинства и недостатки. Сначала я думал, что смогу служить любому самураю, пусть даже захудалому, но, пожив среди людей, я начал смотреть на мир иначе.

— Иначе? Как это?

— Я присматривался к разным воинам — к хорошим, плохим, к правителям огромных провинций, к хозяевам крошечных имений — и понял, что необходимо правильно выбрать себе господина. А до той поры я решил торговать иголками, не успел оглянуться, как пролетело два года.

Кахэй понял, что юноша не глуп, хотя и странноват. В словах Хиёси была истина, но звучали они вызывающе. Не вызывала сомнений лишь явная незаурядность юноши. Кахэй решил взять любой ценой его на службу.

— А ко мне на службу пойдешь?

— Благодарю вас, мой господин. Я попробую. — В голосе Хиёси не прозвучало ни радости, ни признательности.

Кахэй был разочарован равнодушным ответом, потому что ему и в голову не приходило, что он мог показаться недостаточно внушительной и важной особой для убогого странника в жалких лохмотьях.

Подобно самураям из других кланов, воины Мацуситы постоянно упражнялись в верховой езде. Рано утром они с мечами и копьями отправлялись в чистое поле, по одну сторону которого стояли рисовые амбары.

— Пошел!

Копье ударялось о копье, меч о меч. Рано поутру все, включая худородных самураев, ведавших кухней, и простых стражников, бросив дела, мчались в поле, а возвращались оттуда раскрасневшимися от изнурительных упражнений. Вскоре все узнали, что Хиёси взят на службу, но даже конюхи смотрели на него свысока.

— Эй, Обезьяна! Каждое утро, когда мы выгоняем лошадей на выпас, будешь чистить стойла. Навоз собирай в бамбуковую корзину.

Хиёси убрал в конюшне навоз и тут же получил распоряжение: наполнить чаны водой. Потом его заставили рубить дрова.

Пока он занимался дровами, кто-то из старших придумывал очередное задание. Словом, он стал слугой у слуг.

Поначалу он всех забавлял.

— Веселого нрава парень! Что ни скажи, никогда не обидится.

Особенно он понравился молодым самураям, которые играли с ним, как дети с новой игрушкой, и порой делали ему небольшие подарки. Вскоре начались и первые попреки.