Честь семьи Лоренцони
Шрифт:
Он даже попытался расспросить графиню, но безуспешно; она, перебирая четки, лишь лепетала слова из молитвенника. Брунетти махнул рукой и, видя, что толку от нее все равно не добьешься, оставил ее наедине с Богом. И медсестрой, разумеется.
Кому-то пришло в голову принести диктофон, и Брунетти не преминул им воспользоваться, когда вторично расспрашивал графа, восстанавливая детали того злополучного вечера. Графу удалось смыть только физические следы того, что произошло; в его глазах застыл немой ужас от осознания того, что он совершил; а может, оттого, что пытался сделать Маурицио. Он еще
К девяти часам все уже было кончено; оставаться в палаццо больше не имело смысла. Брунетти отослал лаборантов и фотографов в квестуру и поспешно распрощался с графом. Граф рассеянно пробормотал «до свиданья». Он забыл, что, прощаясь, люди, как правило, пожимают друг другу руки.
Вьянелло тащился следом за Брунетти; вместе они зашли в первый попавшийся бар. Оба заказали по большому стакану воды, а потом – по второму. Странно, ни один даже не подумал о том, чтобы выпить, и оба с отвращением отвернулись от бутербродов, выставленных под стеклянным колпаком у края стойки.
– Ступай домой, Лоренцо, – сказал наконец Брунетти. – Больше мы уже ничего не сможем сделать. По крайней мере, сегодня.
– Ах ты, господи, вот бедолага, – вздохнул Вьянелло, вынимая из кармана несколько купюр и кладя их на прилавок, – и его жена… Интересно, сколько ей лет? Должно быть, едва за пятьдесят. А выглядит так, будто ей все восемьдесят. А то и больше. А теперь… она просто не выдержит.
Брунетти печально кивнул:
– Будем надеяться, что он как-нибудь все уладит.
– Кто? Лоренцони?
Брунетти кивнул, но больше ничего не добавил.
Вскоре они покинули бар. Бармен пожелал им спокойной ночи, но ни один из них даже не обернулся. У моста Риальто Вьянелло распрощался с Брунетти и зашагал в сторону причала, чтобы сесть на моторку и отправиться домой по обычному маршруту, минуя район Кастелло. Паромы перестали курсировать еще с семи вечера, и, чтобы добраться до дома, у Брунетти не оставалось выбора, кроме как, пройдя по мосту, вернуться назад вдоль Большого канала.
Перед его глазами стояла леденящая душу картина: тело Маурицио, распростертое на полу, и немые свидетели его страшной смерти: забрызганные кровью и мозгами стена и занавеси. Всю дорогу он не мог отогнать от себя это жуткое зрелище; даже когда поднимался по лестнице, кошмар все еще преследовал его. Из-за дверей донесся приглушенный шум телевизора: это домашние, собравшись в гостиной, смотрели еженедельный полицейский сериал. Как правило, Брунетти присоединялся к ним, чтобы поиздеваться над надуманностью сюжета или указать им на очевидные промахи и ляпы.
– Добрый вечер, папа, – прозвучало дважды, прежде чем он нашел в себе силы, чтобы выдавить ответ.
Кьяра появилась в дверях гостиной и заглянула в прихожую.
– Ты уже поужинал, папа?
– Да, мой ангел, – солгал он, вешая пиджак в шкаф и стараясь держаться к ней спиной.
Постояв минутку в дверях, она исчезла в гостиной. В коридоре тут же появилась Паола. Она почти бежала навстречу Брунетти, протягивая руки.
– Что? Что случилось,
Брунетти по-прежнему стоял у шкафа, вцепившись в пиджак и копаясь в его карманах. Паола подошла к нему вплотную и обхватила его за талию.
– Что? Что сказала тебе Кьяра? – с трудом выдавил из себя он.
– На тебе лица нет. Случилось что-то ужасное? – Она поймала его руки, положив конец их бесполезной возне в карманах. – Что? – Она притянула его руку к губам и крепко поцеловала.
– Я не могу сейчас об этом говорить, – признался он.
Паола понимающе кивнула. Не отпуская его рук, она отвела его в спальню.
– Тебе лучше прилечь, Гвидо. Ложись, а я приготовлю тебе липовый отвар.
– Я не могу сейчас говорить об этом, Паола, – повторил он.
Ее лицо было серьезно и печально.
– А я и не хочу, чтобы ты говорил, Гвидо. Я просто хочу, чтобы ты лег в постель, выпил горячего отвара и поскорее заснул.
– Да, да, – пробормотал он, и его снова охватило странное чувство ирреальности происходящего. Некоторое время спустя он уже лежал, раздетый, под одеялом и пил обжигающий липовый отвар с медом. Паола сидела на краю его постели и держала его руку до тех пор, пока он не заснул.
Ночь прошла спокойно; он просыпался лишь дважды. Паола крепко обнимала его, а его голова покоилась на ее плече. Оба раза он бросал на нее сонный взгляд, и когда она принималась покрывать поцелуями его лоб, осознание того, что она рядом, успокаивало его, и он снова погружался в сон.
Утром, когда дети ушли в школу, Брунетти частично рассказал ей о том, что случилось. Она молча выслушала его, не задавая лишних вопросов, понимая, что сейчас он больше ничего не скажет. Прихлебывая кофе, она внимательно слушала его, не сводя глаз с его лица.
Когда он закончил, она спросила:
– Что ж, это, значит, конец всему?
Брунетти покачал головой:
– Не знаю. Мы ведь так и не поймали похитителей.
– Но если их нанял Маурицио, значит, он один во всем виноват.
– Если… – вздохнул Брунетти.
– Если что? – подтолкнула его Паола.
– Если он и в самом деле их нанял.
Брунетти замолчал. Паола слишком хорошо знала своего мужа. Бывают моменты, когда вытянуть из него что-нибудь невозможно: пустая трата времени и сил. Она кивнула, продолжая пить кофе и ожидая, что за этим последует.
– Тут что-то не так, – признался Брунетти. – Мне кажется, Маурицио был совсем не такой. Он не мог… просто не мог этого сделать.
– «Где грифель мой? Я это запишу, что можно улыбаться, улыбаться и быть мерзавцем», [29] – назидательно продекламировала Паола. Брунетти был слишком занят собственными мыслями, чтобы спросить, откуда цитата.
– …Мне казалось, что он был искренне привязан к Роберто, даже в чем-то опекал его. – Брунетти задумчиво покачал головой. – Нет, нет, я совсем не уверен в том, что он к этому причастен.
29
Шекспир. Гамлет. Акт I, сцена 5. Перевод Б. Пастернака.