Честь взаймы
Шрифт:
Наставник убежал куда-то прямо с утра и пропадал почти весь день, оставив сотоварищей разбираться с инструкцией по изготовлению бомбы, которую заблаговременно подготовил Краб. Вернее, бомбой занимался Оборотень, как самый опытный и образованный, а Молния, прильнув мордашкой к оконному стеклу, разглядывала прохожих и любовалась столицей. День стоял выходной, на улице было не протолкнуться от праздношатающегося люда. Кто-то отправлялся в храмы, чей-то путь лежал в кабаки, некоторые торопились на свидания, но большинство простых эарфиренцев слонялись туда-сюда, пользуясь редким погожим и теплым деньком по прямому назначению: глазели на витрины магазинов, ели сладости, сплетничали,
Читая в поезде газету, Наставник Лорн ядовито хихикал над каждым превосходным эпитетом корреспондента. «Наша задача, товарищи, сделать это событие вдвойне незабываемым и уникальным, – говорил он. – Выставку запомнят навсегда. Это я вам обещаю!»
В чем, в чем, а в его словах Молния даже не сомневалась, она вообще верила Лорну слепо. Наверное, потому он ее и выбрал для столь ответственного задания. Какая честь, право слово.
Наставник вернулся поздно вечером, злой как собака, голодный и всем недовольный. Наорав на Молнию за то, что не удосужилась сходить в лавку за хлебом, и обозвав Оборотня балбесом, Лорн поведал о причинах своего расстройства. Человек, с которым он встречался, не смог доподлинно выведать ни план посещения Императором Выставки, ни маршрут его следования. Короче, куда после церемонии открытия направится его императорское величество вместе с наследником Майдридом, неведомо, а потому задача группы усложняется на порядок.
– А если прямо на церемонии попробовать? – предложила Молния. – Там и людей будет больше.
Наставник окатил соратницу тяжелым и очень-очень недовольным взглядом:
– Нас охрана и на три сотни шагов не подпустит к трибуне. Знай мы план последовательности посещения достопримечательностей, можно было бы заранее поджидать его там. А так простоим, скажем, возле какой-нибудь новой модели паровоза, а Император и наследник не собирались его осматривать.
– Наша цель прежняя – конкретно Раил со своим щенком? – поинтересовался Оборотень.
– Прежде всего принц, но лучше, если зацепит и Раила, и канцлера.
– Я бы выбрал Джевиджа. Вот уж скотина так скотина, – удовлетворенно хмыкнул студент.
– Мальчику всего одиннадцать лет. Он еще маленький, – ляпнула Молния и тут же пожалела о сказанном.
– Ты – дура! – рявкнул Оборотень презрительно и замахнулся было дать девушке подзатыльник.
Но руку его остановил суровый Наставник.
– Нет, погоди-ка! Видимо, в нашей Молнии проснулась вдруг жалость к наследнику, – молвил он медленно, с расстановкой, щуря близорукие глаза. – Девичья чувствительность пробудилась, да? Маленького принца пожалела?
– Ну, я… нет… не совсем…
– Он вырастет и станет точной копией своего отца и деда – подлых душителей свободы народа, продолжателем династии зажравшихся солдафонов, веками пивших кровь трудящихся!
Высокий лоб оратора сразу же покрылся испариной от избытка обуревающих его эмоций, очки запотели, и изо рта брызнула слюна. Неужели так сложно понять простую истину – угнетателей щадить нельзя! Борьба – это всегда кровь! Но только омывшись этой святой кровью…
Но, видя, что барышня готова вот-вот разрыдаться, Лорн сменил гнев на милость и далее продолжал беседу почти отеческим тоном – понимающе, если не сказать ласково:
– Думаешь, я не понимаю, что принцу всего одиннадцать и он лично еще никому ничего дурного не сделал? Прекрасно понимаю.
Молния внимала, растворяясь в яростном блеске глаз Лорна, и готова была сама себя нахлестать по щекам. За то, что посмела усомниться в правильности его решения.
– Ты прав! Конечно же ты прав!
– Нашла о ком всплакнуть, ты еще Джевиджа пожалей, – хмыкнул Оборотень.
– Я не говорила, что стану лить слезы о канцлере, – огрызнулась девушка. – Этот заслужил.
– Они все заслужили, – подытожил Лорн. – Из-за того, что подвел информатор, мы теперь дезориентированы, и придется на месте определяться с нюансами проведения акции. Я принес план территории Выставки, будем изучать его и думать, где лучше всего устроить засаду.
Он глянул на Молнию поверх очков почти нежно.
– Не откажи в любезности, сделай нам, пожалуйста, чай. Спиртовка не кухне.
Девушка просияла и умчалась исполнять поручение. Ее простили за оплошность! Какое счастье!
– Есть хорошая новость – мне дали запалы, – прошептал Лорн соратнику, едва Молния-Мадальена исчезла из виду.
– Те самые? Дальнобойные?
Глаза у студента стали круглые от восторга и масленые от предвкушения.
– Да! Теперь дело точно выгорит!
– Отлично! Главное, чтобы она ни о чем не догадалась.
– Откуда? Ты же видишь – идеальный вариант, – довольно улыбнулся Наставник. – Если ее одеть поприличнее и правильно настроить, то лучше с заданием не справится никто. Даже ты.
– Я и не рвусь, если честно. Ищи дурака… вернее, дуру.
Ухмылка у Оборотня вышла препротивная, он стал похож на гиену. Маленькие глазки, круглые ушки, как ручки у кастрюли, и низкий лоб, ну хоть стой, хоть падай – один в один гиена.
Когда в комнату с чайником и чашками вернулась Молния, ее товарищи по борьбе сделали вид, что погружены в изучение карты-схемы. И она радостно к ним присоединилась.
Разумеется, план Наставника был идеальный во всем. Ну кто же догадается, что милая девушка с букетом цветов представляет смертельную опасность? А если вкратце, то пока Оборотень будет отвлекать внимание толпы, Молния швырнет в Императора и его сына бомбу, а Лорн ее прикроет и тем самым спасет. Все гениальное просто, это знают все. И конечно же, они с Наставником войдут в Историю как герои.
Вопросы приличий, терзавшие лорда Джевиджа и мистрис Эрмаад, относительно того, кто должен первым выскользнуть из-под одеяла, решились сами собой. Ни свет ни заря примчался профессор Кориней, решительно выгнал из спальни посторонних (читай, Фэймрил) и провел Россу тщательный осмотр. Определив цвет языка, белков глаз и внутренней поверхности век, тщательно прощупав щитовидную железу, желудок и печень, прослушав легкие на наличие шумов, а затем еще и заставив помочиться в чистую ночную вазу, неутомимый лекарь поверг Джевиджа в ужас. Потом последовал совершенно рестрикторский допрос с пристрастием относительно мельчайших подробностей самочувствия вплоть до интимных нюансов.