Честь
Шрифт:
Мысли его снова вернулись к заиканию. Может, причина в том, что он подхватил какой-нибудь вирус? Мама наверняка знает, чем тут можно помочь. Она приготовит целебный травяной чай, которой смягчит ему горло и развяжет язык. А если мама не сумеет его вылечить, надо написать тете Джамиле. Мама ведь всегда хвастает, что ее сестре-двойняшке известен тайный язык растений. Убедив себя в том, что исцеление возможно, Искендер откинулся на спинку сиденья. Любовь к матери согревала ему сердце. Дядя Тарик выдумывает всякую фигню. Наверное, было бы здорово совершить путешествие во времени, решил Искендер. Вернуться в раннее детство. В ту пору, когда не было ни Юнуса, ни Эсмы. И любовь матери принадлежала ему безраздельно.
Когда
– Похоже, этот парень куда-то спешит, – провозгласил бродяга, обращаясь к пассажирам автобуса так фамильярно, словно они были его лучшими друзьями.
Неплохо было бы заткнуть этому психу глотку парой хлестких словечек, но сейчас Искендер предпочел промолчать и ограничился тем, что вперил в бродягу грозный взгляд.
– Давай, малец, пошевеливайся, – не унимался тот. – Не заставляй мамочку ждать.
Стоило Искендеру услышать эти слова, по спине у него пробежал холодок. Провожаемый хохотом бродяги, он выскочил из автобуса. В половине четвертого Искендер был у дверей своего дома на Лавендер-гроув и звонил в колокольчик.
Элайас сидел один в гостиной с зашторенными окнами, когда до него донеслись шаги у входной двери.
– Я хочу посмотреть, как ты живешь, – сказал он неделю назад, сознавая, что пересекает невидимую линию.
– Зачем?
– Дорогая, ты же видела, как я живу. Видела мою квартиру, мои домашние растения. А твоя жизнь остается для меня тайной за семью печатями. Я даже не могу представить, чем ты занимаешься у себя дома, ведь я никогда там не был. А мне хочется, чтобы, когда тебя нет рядом, перед глазами у меня стояла отчетливая картина.
– Картина? – растерянно переспросила Пимби.
– Ну да. Воображаемая картина, не фотография. А для того чтобы дать пищу воображению, я должен побывать у тебя дома. Всего на несколько минут. Не бойся, я прошмыгну тихо. Никто не заметит. Разве это нельзя устроить?
– Можно, – кивнула Пимби. – Только на пять минут, не больше.
В тот день, когда дети были в школе, Элайас вошел в дом на Лавендер-гроув. Стоило ему переступить порог, он начал сожалеть о своем поступке. Пимби не хотела, чтобы он сюда приходил, Элайас понял это с первого взгляда. Она согласилась на эту авантюру, чтобы сделать ему приятное. И теперь была так напряжена, что вздрагивала от малейшего шороха. А его мучило чувство вины – не только за неуместный визит в ее дом, но и за вторжение в ее жизнь, ставшее причиной стольких тревог. Элайас хотел, чтобы его любовь творила чудеса, но пока она лишь порождала трудности и неприятности. Элайас даже не стал снимать пальто, готовый покинуть дом Пимби по ее первой просьбе.
Так или иначе, он проник наконец в заповедный мир своей возлюбленной и теперь жадно озирался по сторонам. Эта тесная темная квартирка, где Пимби проводит столько времени в одиночестве, – причина того, что она порой кажется балериной, запертой в музыкальной шкатулке, решил он. Взгляд его скользил по шкафам и креслам, по кружевным салфеточкам на кофейном столике. Элайас видел вышивки, сделанные ее руками, сушеные перцы и баклажаны, которые она развесила на окне, видел ее красные домашние тапочки с помпонами. Он впитывал в себя все мельчайшие детали, все краски. Воздух здесь был пропитан запахами, связанными с Пимби: ароматом свежеиспеченных пирогов, чистого белья, корицы и розовой воды. Все это было Элайасу в новинку и в то же время так пронзительно напоминало жизнь его семьи в Ливане, что он едва сдерживал слезы.
Когда Элайас был мальчишкой, одно лето он провел с бабушкой и дедушкой в Бейруте. Он часами бродил вдоль моря по теплому мягкому песку. Всякий раз после шторма на берегу можно было увидеть выброшенных волнами обитателей морских глубин. Элайаса всегда поражало, какими беспомощными они становятся
Понимая, что задерживаться в этом доме ни в коем случае не следует, Элайас поблагодарил Пимби, попросил прощения за причиненное беспокойство и направился к выходу. Его намерение уйти одновременно и обрадовало, и расстроило ее.
– Останься, – еле слышно предложила она. – Выпьем чаю. А потом пойдешь.
Через несколько минут на столе закипел, извергая клубы пара, бронзовый самовар. У Пимби так тряслись руки, что она пролила горячий чай на свою темно-красную блузку.
– Ты не обожглась? – испугался Элайас.
– Нет, – покачала головой Пимби, зажав ткань пальцами и не давая ей прикоснуться к коже. – Ты пей. А я пойду переоденусь.
Элайас подчинился. Но не успел он допить свой чай, как зазвенел дверной колокольчик. Короткий, отрывистый звонок. За ним еще один, длинный и настойчивый.
Элайас замер, пальцы судорожно вцепились в стакан.
Пимби вылетела из спальни, ее белая блузка была застегнута криво, в глазах метался ужас. Дети должны были вернуться из школы не раньше чем через два с половиной часа. Соседи работали, да и не имели обыкновения расхаживать по гостям среди дня. Элайас знаками показал ей, что спрячется, хотя понятия не имел, как это сделать. Огляделся по сторонам и, встав на четвереньки, полез под стол. Все это куда больше походило на дурной сон, чем на реальность.
Несколько секунд спустя в замке повернулся ключ. Пимби побелела как полотно. Теперь она знала, кто это. Только у одного человека был ключ от входной двери.
Покров тишины
Лондон, 1 декабря 1978 года
Когда Элайас узнал о смерти Пимби, он возился со своим любимым комнатным растением – тилландсией. Тилландсии – настоящая загадка природы. Они ухитряются жить без корней и впитывают влагу прямо из воздуха благодаря порам, расположенным на листьях. В отличие от всех прочих представителей флоры они не нуждаются в почве, цепляются за любую опору и растут практически в воздухе. Свою любимицу Элайас подвесил в нише над раковиной. Летом, когда воздух становился сухим, он каждые десять дней погружал растение в воду – устраивал ему ванну. Но сейчас была зима, и он ограничивался душем: каждые четыре недели опрыскивал листья из распылителя.
Возня с растением так поглотила Элайаса, что он не сразу расслышал стук в дверь. Дверной звонок вышел из строя во время последнего отключения электричества, и Элайас все никак не мог выбрать время починить его. Через несколько секунд в дверь постучали еще раз, громче. Не представляя, кто мог к нему явиться в такой ранний час, Элайас повесил лиану на место и вытер руки.
Пимби заходила к нему четыре раза и во время всех своих посещений ужасно смущалась и торопилась. Она робко устраивалась на краешке кожаного дивана, словно птица, присевшая на ветку, чтобы собраться с силами и тут же упорхнуть прочь. Поглаживая кошку, она наблюдала, как Элайас хлопочет у плиты: в его доме не было стены между кухней и гостиной. Стряпая, он болтал без умолку, а Пимби не говорила ни слова, а лишь грустно улыбалась.