Честная игра
Шрифт:
Джервезу все это надоело: он испытывал смутное разочарование и был отчасти рад письму кузена Блэдса Мойра, управляющего Фонтелоном, который звал его домой.
Филиппа и он остановились в Париже, поселились в отеле «Ритц», и Джервез в первый раз накупил своей жене «вещей».
Париж был для Филиппы, как она говорила, замкнутым городом. Он оставил ее лицом к лицу с Джервезом, и, хотя она вряд ли сознавала, что именно это явилось причиной ее скуки, она чувствовала безумную радость при виде утесов Дувра.
Она поймала
— Разве не божественно возвращаться домой?
А он печально и с грустью вспоминал о том, как он мечтал о нескольких месяцах наедине с Филиппой, когда они уезжали из Англии на второй день своего медового месяца.
— Ты действительно рада?
Она рассмеялась от полноты чувства.
Было начало апреля, а зима была долгая; отдельные миндальные деревья блестели, словно розовые драгоценности, на фоне голубого с серебром неба, когда машина мчалась в Фонтелон, и аметистовая полоска дыма, который так любила Филиппа, вдруг вырвалась из леса.
— О, деревня весной! — оживленно воскликнула молодая женщина. — Все возвращается к жизни! Взгляни — подснежники и фиалки на холме, и почки на деревьях!
Джервез сказал:
— Мы уже четыре месяца женаты — знаешь ты это?
— Четыре? А как ты думаешь: бывает ли когда-нибудь больше облаков, чем в апреле?
Было совершенно невозможно говорить с ней на личные темы, или, если это неожиданно случалось, — удержать ее на этом.
Ее мысли блуждали; те, которые она выражала, были так же мало связаны между собой, как резвые ножки молодого жеребенка.
— В ней нет сосредоточенности, — подумал Джервез, не в силах удержаться от критики.
Но в Фонтелоне появилась новая Филиппа. Она была поглощена садом, домом, лошадьми и собаками. Она выглядела ребенком в своих простеньких платьях без рукавов; но в интересе, который она проявляла к своему дому, не было ничего детского.
Кардоны приехали в конце недели, перед Троицей. Был один из тех поразительно жарких дней, когда солнце печет сильнее, чем в июле. Фонтелон был невыразимо прекрасен: ракитник ниспадал золотым каскадом, сирень цвела, как никогда, парк раскинулся, блестя нежной зеленью.
Радость этого золотого дня заставляла кровь быстрее обращаться в жилах Филиппы. Жизнь, которую она находила немного трудноватой, теперь вошла в свою колею, Филиппа привыкла к ней, и вот все цвело в сиянии и красоте.
Мать спросила:
— Дитя мое, ты действительно счастлива?
И Филиппа ответила:
— Очень, дорогая!
— Джервез кажется… ну… довольно молчаливым. Ты не находишь? — осмелилась спросить мужа миссис Кардон, когда они остались одни.
— Молчаливым? Что значит «молчаливым»? — ответил воинственно Билль.
— Кроме того, наша маленькая Филь…
— Ну, если Филь говорит за всех, у него не может быть много шансов вставить свое слово, не так ли?
— Билль, ты уверен, что они счастливы?
— Счастливы?
— Нет, но когда мы были женаты всего полгода, мы не были, как они. «Джервез», «Филиппа»… даже не «Филь»…
Билль встал с кресла и направился к кушетке, миссис Кардон подвинулась, освободив ему место возле себя.
— Ради Бога, перестань выдумывать всякую всячину, дорогая! — сказал он, пытаясь ее утешить. — Это ни к чему не приведет, да ничего в данном случае и нет. У Джервеза и Филь все в наилучшем порядке, и они прекрасно ладят между собой, как мне кажется. — Он ласково обнял ее. — Ты всегда была склонна волноваться за детей, не так ли? А они никогда в этом не нуждались! У Филь все идет отлично. Джервез дает ей полную возможность делать абсолютно все, что ей нравится, а я еще ни разу не видел молодежи, которой бы это не нравилось. Подожди немного, дорогая, и когда начнут появляться детишки, это оживит немного Джервеза, а Филь станет солиднее. — Он высвободил руку и стал искать папиросу. — Филь тебе еще ничего не сообщала? Я хочу сказать — никаких новостей?
— Ах, нет! Было бы хорошо, если бы они были! — вздохнула миссис Кардон.
У Билля нашелся готовый ответ и на это пессимистическое замечание:
— О, я об этом не беспокоюсь. Филь сама еще дитя, и, в конце концов, — они повенчались лишь после Рождества!
Он вдруг хихикнул, а затем засмеялся.
— И, честное слово, никто не назовет нашего зятя чересчур прытким! Верь мне, дорогая, наследник Вильмотов родится в должное время и благополучно во всех отношениях.
Миссис Кардон схватила его за руку.
— Вот в том-то и дело, Билль! Как раз то, что я думаю, понимаешь, Билль? Сама жизнь здесь чересчур благополучна, а это и заставляет меня беспокоиться за Филь.
Билль поднялся и великолепно зевнул.
— Долли, дать тебе соды с мятой или чистой? И от чего это у тебя так: от омаров или от икры?
Он пошарил на ее туалетном столике и вернулся с небольшой золотой коробочкой, в которой хранились эти домашние средства.
— Ну, давай — открой рот и закрой глаза.
Его жена мило повиновалась, и Билль, чувствуя, что он победил по всей линии, благосклонно поцеловал ее.
Он уже давно крепко спал, а миссис Кардон все еще лежала с широко раскрытыми глазами. Не было ничего осязаемого, за что она могла бы ухватиться… Холодность со стороны Джервеза, небрежность со стороны Филь дали бы ей право сказать: «Вот оно… Джервез устал — или Филь мудрит».
Но Джервез был абсолютно любезен с Филь, а Филь была очень мила с ним.
Бедная миссис Кардон сомкнула наконец усталые вежды: не было смысла копаться во всем этом… действительно, не в чем копаться… и все же… что-то было в атмосфере этого брака… да, несомненно… что подтверждало ее опасения.