Честная игра
Шрифт:
И вот то совпадение, что толпа расступилась, чтобы дать Тедди и Филиппе возможность закончить действительно прекрасный танец, было последней каплей в чаше страданий Джервеза.
Совершенный танец — прекрасное и даже волнующее зрелище. Тедди и Филиппа танцевали с серьезными глазами, немного мечтательно и гармонично в мельчайших движениях; молодость сплелась с молодостью, восхитительно, без напряжения.
— Очаровательная пара! — сказал кто-то возле Джервеза, и его ум словно эхо повторил
С секунду он испытывал жгучую зависть к светлым блестящим волосам Тедди, к его столь очевидной, несравненной юности. Ничто не могло с ней сравниться; это была единственная вещь, которую ни власть, ни бесконечное богатство — ничто не могло вернуть, раз мы ее потеряли.
Джервез продолжал наблюдать, музыка продолжала играть, а Филиппа и Тедди танцевали, перебрасываясь словами, улыбкой. Светлая голова наклонилась к золотистой головке.
Музыка кончилась. — «Наконец!» — горько подумал Джервез. Тедди и Филиппа вышли из круга, не разъединяя рук… Это длилось одно мгновение, но Джервез заметил.
Он направился прямо к Филиппе и вежливо сказал:
— Очень эффектно!
— Хэлло, Фл… лорд Вильмот! — сейчас же поправился Тедди. — Видели, как у Филь со мной прошла «Астарта»? Хороший танец, вы не находите?
У Джервеза было крайне неприятное чувство, надо было взять себя в руки. Он ни за что на свете не мог бы сейчас ответить в тон Тедди; он сделал огромное усилие и промолвил, надеясь, что говорит обычным голосом:
— Я только что сказал Филиппе, что это был эффектный танец.
Тедди был так же высок ростом, как и он, и его голубые глаза глядели прямо в серые глаза Джервеза, и Джервезу показалось, будто его глаза дерзко улыбаются, и что, несмотря на все его усилия, Тедди все понял.
Он всем корпусом повернулся к Филиппе.
— Думаю, что тебе уже хочется домой?
— Теперь? Так вдруг?
— Смилуйтесь! — вмешался, смеясь, Тедди.
Джервез почувствовал, что задыхается, он потрогал галстук, поправил воротничок и сказал немного глухо:
— Тогда давай танцевать, хорошо?
По крайней мере, танцуя, он держал ее в своих объятиях. Движение его успокоило, вдыхая аромат ее волос, ощущая гибкость и упругость ее тела, он старался избавиться от той волны ревности, которая грозила его захлестнуть.
Филиппа только что танцевала с человеком много моложе его; он наблюдал за ними, и это породило в нем почти невменяемое чувство горечи, ревности и подозрения.
Он слышал собственные слова:
— Тебе, верно, скучно после твоего последнего тура?
Филиппа, смеясь, сжала его руку:
— Ну, Тедди почти профессионал! А я нет.
— Все же тебе нравится с ним танцевать… Это было… вы оба выглядели так…
У Филиппы промелькнуло
Ее молчание усилило подозрительность Джервеза… Она боится выдать себя… ага… Не так ли?
Филиппа, взглянув на него, решила, что он выглядит очень усталым и что вообще уже довольно поздно.
— Пойдем домой, милый! — сказала она.
У дверей их окликнул Тедди:
— Неужели уходите? Вот сони!
Филиппа рассмеялась.
Настроение Тедди, полное бессильной горечи, толкнуло его на дальнейшее.
— Не давайте себя утащить, Филь, — продолжал он смеясь, но глядя на Джервеза. — Уговорите лорда Вильмота вас оставить. Мы все вас проводим домой.
Кто-то в это время старался протолкнуться в их сторону; Джервез продвинул Филиппу вперед, и она, обернувшись, весело кинула назад: «Доброй ночи!»
За дверьми по крайней мере было немного больше воздуха, а дома даже прохладно; открытые окна, электрические вентиляторы, полумрак, легкое движение воздуха, тишина и покой…
Джервез зашел к Филиппе пожелать спокойной ночи.
Она уже спала, укрытая одной простыней. Она лежала в позе абсолютного покоя; небольшая кучка смятого шифона на полу указывала на то, что она прямо из платья проскользнула в кровать.
Она выглядела ребенком; казалось почти невероятным, что она была его женой.
Он прикрыл ее поверх простыни тонкой шелковой шалью и на цыпочках вышел из комнаты.
ГЛАВА IX
Это весна, которая не расцветет,
Но мы довольно жили, чтобы знать,
Что то, чем мы не обладали, — остается,
А то, что было нашим, то уйдет.
Сарра Тисдейл
На поляне, напоенной солнцем, пахнущей вереском, тишину которой нарушали лишь шум крыльев взлетающей птицы да жужжанье пчел, Филиппа поведала Джервезу о том, что подарит ему сына.
— Так как это должен быть мальчик, мы его назовем Робин-Джервез, у него будут золотые волосики, и он будет толстячком, золотой локон у него будет завиваться кольцами как раз на макушке головы! Теперь скажи, милый, что ты рад!
— Рад! — повторил Джервез, чувствуя, как безумно забилось его сердце; он ликовал, и от острой нежности болела душа… Его сын и ее, Филиппы… а ведь сама она выглядела иногда совсем ребенком.
Он ответил нетвердым голосом, положив руку ей на плечо: