Честное пионерское! Часть 4
Шрифт:
Но уже через пару секунд Лукин сам показал мне предмет своего интереса.
— Это пуля, — сказал он. — Та самая. Которая пробила сердце моего старшего сына.
Фрол Прокопьевич посмотрел мне в лицо. Я не заметил в его глазах и намёка на слёзы. Бледная кожа пенсионера на скулах и на щеках покрылась розоватыми пятнами. А не прикрытая воротником халата жилка на тонкой шее бывшего лётчика дрожала, будто била набат.
— Я хочу узнать, кто это сделал, — произнёс Лукин.
Его голос походил не на привычный крик — на зловещее шипение. Ветеран Великой Отечественной войны вдруг превратился
Я кивнул.
— Конечно, Фрол Прокопьевич.
И добавил:
— Я посмотрю.
Мы вошли в гостиную. Я шагал впереди, словно на время обрёл новый статус: стал «вожаком стаи». Лукин вновь превратился в гостеприимного и заботливого хозяина дома. Он осыпал меня вопросами о том, где я собирался «смотреть», что мне понадобится «для работы», не мешает ли мне свет, не хочу ли я «о чём-то попросить». Я отвечал односложно. Заявил, что сяду «там» (пальцем указал на одну из разложенных на диване подушек), что яркий свет из окна мне не мешал. Мысленно отметил, что не зря воздержался от поедания блинов: в предвкушении «новой серии ужастика» мой желудок уже недовольно урчал (от волнения).
Юрий Фёдорович похлопал меня по плечу (будто благословил). Каховский подмигнул мне и уселся в кресло. Он забросил ногу на ногу, положил на бедро блокнот — приготовился записывать мои «откровения». Я забрался на диван, обложился подушками (для устойчивости). Не предложил перенести «просмотр» на завтра (хотя с утра вынашивал эту идею). Я то и дело находил взглядом на стене фотографии Якова Фроловича Лукина — молодого, жизнерадостного на вид мужчину. Будто готовился к встрече с ним. А ещё настраивался на то, что скоро буду вспоминать Якова Фроловича не таким, как на фото. А мёртвым человеком, лежащим на земле в луже тёмной крови.
Мне почудилось, что к запахам мяты и «убийственного» одеколона Каховского добавился аромат розовых лепестков и тошнотворный запашок герани. Я взглянул на стоявший за стеклом серванта кинжал немецких охранных отрядов. Вспомнил, как во время «приступа» стирал с него кровавые следы белым, пропитанным женскими духами платком. Невольно порадовался, что «в этот раз» убийца орудовал не клинком — стрелял из пистолета. Я посмотрел на свои тонкие детские пальцы. Ничего занимательного, кроме заусениц на них не обнаружил. Но всё же отметил, что мои руки вполне пригодны для стрельбы из того же пистолета Макарова (да и силёнок для этого у меня предостаточно).
— Ну, что? — поторопил меня Каховский.
Он постучал шариковой ручкой по пустой странице.
Фрол Прокопьевич замер посреди комнаты — пенсионер сжимал в кулаке пулю.
— Готов, — сказал я.
Прижался спиной к мягкой спинке, кончиком языка провёл по сухим губам. На папин манер почесал нос. Запоздало сообразил, что не посетил перед «припадком» уборную: индийский чай уже подумывал о том, чтобы выбраться из меня наружу. Я хмыкнул: представил, что намочу штаны во время «приступа». Но встретился взглядом с глазами генерал-майора Лукина — поспешно убрал с лица улыбку. По-прежнему ощущал запах розовых лепестков и герани. Розами (как мне казалось) пахло от немецкого кинжала. А вот откуда в комнате (где
Я снова взглянул на стену. И тут же (не без труда) отвёл взгляд от висевших в рамочках фотографий. Воображение уже расписало сценарий будущего «видения». А фотографии подсказали облик одного из «актёров». Я шумно выдохнул и велел Лукину положить рядом со мной на сидение дивана пулю (снова порадовался, что «хоть убивать могу в комфорте» — а то «вечно умираю башкой об пол»). Фрол Прокопьевич поспешно выполнил мою просьбу: он разместил кусок свинца точно в том месте, куда я указал пальцем. В ответ на вопрос, нужно ли мне «что-то ещё», я помотал головой. «Он сказал: „Поехали!“ — мысленно повторил я слова песни. — Он взмахнул рукой…»
И накрыл ладонью лежавшую на диване пулю. Почувствовал прикосновение к коже холодного металла; ощутил, как по коже пробежалась волна «мурашек», как вздыбились на предплечьях волоски. Зажмурил глаза, затаил дыхание. Слушал, как отсчитывали секунды настенные часы. Заметил, что в комнату заглянуло вырвавшееся из объятий облаков солнце. Его лучи легко проникли через щели между моими веками — чётко показали, что «тьма» не наступила. Солнце нарисовало на стенах забавные тени от кактусов, отразилось в стёклах серванта, заставило блестеть хрустальные «висюльки» люстры. Оно будто насмехалось над моей попыткой спровоцировать «приступ».
— Ну?! — подал голос Каховский. — Чего ты ждёшь?
Я (что было сил) прижал кусок свинца к дивану. Задрожали мускулы на руке. Но в глазах не потемнело. Передо мной даже не вспыхнул фейерверк. Лишь солнечные лучи пощекотали в носу. Заставили меня звонко чихнуть. Я утёр с губ слюну и показал Юрию Фёдоровичу зажатую между большим и указательными пальцами пулю.
— Вот, — сказал я. — Держу. И ничего.
Пожал плечами.
Фрол Прокопьевич взглянул на Каховского.
— Юра, ты уверен… что это та самая? — спросил генерал-майор.
Зоин отец развёл руками (махнул шариковой ручкой и блокнотом).
— Так мне сказали, — ответил он.
Лукин нерешительно забрал у меня пулю (сделал он это неохотно), подставил её под прямые солнечные лучи. Я впервые увидел на лице Фрола Прокопьевича растерянность и разочарование. Бывший лётчик повертел кусок металла: рассматривал на нём вмятины и царапины.
— Может… всё же не она? — сказал он.
— Сомневаюсь, что пулю подменили, — произнёс Каховский. — Зачем? Кому это понадобилось?
Он положил блокнот и ручку на стол, указал на меня.
— Мы толком не понимаем пока, как у него «это» работает, — сказал Юрий Фёдорович. — Вполне возможно, что пуля для «этого» и вовсе не годится?
Он пощёлкал пальцем.
— Кинжал, верёвка, — сказал Каховский. — С ними всё получилось… кажется. Но их преступники держали в руках. Не знаю, как там всё «это» происходит. Может… нужна не пуля, а пистолет?
Зоин отец взглянул на меня; вопросительно вскинул брови. Он будто ожидал, что я подробно объясню механику своих «приступов». Но я лишь пожал плечами (подо мной скрипнули пружины дивана). Я пока ещё и сам толком не разобрался в полученных в наследство от Миши Иванова умениях.