Честное пионерское! Часть 4
Шрифт:
— Пистолет? — переспросил Лукин.
Он сжал пулю в кулаке — сильно (побелели обтянутые тонкой кожей пальцы). Посмотрел не на меня и не на Юрия Фёдоровича — бросил взгляд через плечо на фотопортрет своего старшего сына. Резко, судорожно вдохнул, потряс зажатой в правой руке пулей. Посмотрел на Каховского.
— Пистолет тогда не нашли, — сказал Фрол Прокопьевич. — Оружие преступник унёс с собой — это точно. Отряды милиции обыскали каждую кочку и закоулок в Яшином подъезде и в его дворе; перерыли все ближайшие дворы и сквер. Я читал рапорты — поиски длились два дня.
Лукин покачал головой. Невидящим взглядом уставился на окно. Солнечный свет отразился в его глазах; позволил мне разглядеть каждую чёрточку
— Может… попробуешь, ещё разок, Мишаня? — спросил генерал-майор. — Чуть позже…
Он не договорил — посмотрел мне в глаза.
Я тут же заверил:
— Конечно, попробую, Фрол Прокопьевич!
Лукин поблагодарил меня едва заметным кивком.
— А может, и не в пуле дело, — подал голос подполковник милиции. — И даже не в пистолете. Возможно, это «гляделка» у нашего пионера сломалась. Пару раз сработала: на кинжале, да на шнуре. И перегорела, как тот предохранитель в телевизоре.
Пенсионер метнул в Каховского хмурый взгляд; но промолчал.
— Я завтра зятька снова проверю, — пообещал Зоин отец. — Есть у меня для этого на примете одна вещица. С весны над одним происшествием голову ломаем. За полгода — никаких подвижек. Радует, что хоть это дело высокое начальство не потребовало закрыть до ноябрьских праздников.
Фрол Прокопьевич вынул из кармана конверт, с видимой неохотой уронил в него пулю — будто простился с надеждой на чудо. Словно невзначай мазнул взглядом по фотографиям на стене. Сложил конверт пополам и положил его поверх блокнота на стол.
— А ты что думаешь, Мишаня? — спросил Лукин. — В пуле всё дело?
Он указал на стол.
— Подменили её? Или всё же понадобится пистолет?
Генерал-майор будто по привычке потёр халат на груди.
— А может, Юра прав? — спросил он. — Сломалось твоё чудо-умение?
— Возможно дядя Юра и не ошибся, — сказал я.
Пожал плечами.
— Но только вчера у меня дважды случился «приступ» — моё «умение», как вы сказали, прекрасно работало.
Каховский сощурил левый глаз, склонил голову.
— Дважды? — переспросил он.
Я не ответил. Слез с дивана и прогулялся в прихожую. Вынул из кармана своего пальто свёрток — принёс его в гостиную и положил на стол рядом с конвертом.
— Что это? — спросил Юрий Фёдорович.
Фрол Прокопьевич тоже взглянул на свёрток.
— А это нож, дядя Юра, — ответил я. — Тот самый нож, которым убили Оксану Локтеву.
Глава 5
Солнце спряталось за тучу. Перестал искриться облепивший оконные рамы снег, исчезли со стен комнаты тени кактусов, уже не блестела люстра, яркое окно теперь не отражалось в стёклах шкафов. Я снова хорошо видел на полках корешки книг и расставленные на их фоне предметы. И уже не жмурил глаза. На диван я не вернулся — замер около стола. Посматривал на Каховского и Лукина. Их лица будто потемнели и помрачнели. Фрол Прокопьевич уставился на свёрнутое полотенце (ночью я полотенце постирал, чтобы избавить его от мерзкого запаха). Но мне казалось, что генерал-майора оно не заинтересовало: тот словно мысленно сейчас был далеко от этой комнаты и даже от этого времени. Юрий Фёдорович тоже не ринулся заглядывать в свёрток. Он лишь коснулся его взглядом и тут же посмотрел мне в лицо.
— Я так понимаю, зятёк, ты уже видел, как убивали Локтеву, — сказал Каховский. — Раз твердишь, что твоё «умение» сработало вчера во второй раз. И ты уже в курсе, кто это сделал. Ведь знаешь же, Иванов?
Я кивнул.
Аромат роз я уже не чувствовал. А вот геранью в комнате всё ещё попахивало. И этот запах не заглушали ни лекарства Лукина,
— Так может, расскажешь нам, как там всё было? — сказал Юрий Фёдорович.
Я не скрестил на груди руки — не отгородился от собеседников. Лишь размял пальцы — словно успокаивал нервы. Отчётливо вспомнил зеркало в прихожей Локтевых. И отражение человека, которое разглядывал в своём вчерашнем видении не меньше трёх секунд. Но начал я свой рассказ не с отражения. Сообщил, что первым делом во время «приступа» увидел нож и руку. Вспомнил, что с похожих сцен, начинались и два других моих видения: там я тоже поначалу смотрел на руки и орудия преступления (мои слова будто оживили Лукина; тот часто заморгал, словно таким образом спешно возвращался к реальности; и едва слышно пробормотал слово «пистолет»). Я рассказал о пении Людмилы Зыкиной, доносившемся из другой комнаты. Подробно описал, как выглядела кухня, точно именно в этом описании и прятался мотив убийства.
На вопрос Каховского о том, как убийца проник в квартиру (осталась ли незапертой дверь, как утверждала мать убитой), я пожал плечами. Потому что через порог квартиры преступник в моём видении не переступал. Я пояснил Зоиному отцу, что увиденный мною отрезок начался и завершился в квартире Локтевых. Признался, что испытал «странное» чувство, рассматривая одну и ту же квартиру, глазами разных людей (и оба раза не собственными). Сообщил, что «в этот раз» сонливость не мешала обзору: преступник видёл место будущего преступления ясно и чётко. Он хорошо ориентировался в квартире жертвы. А в зеркало заглянул не из любопытства — скорее, по привычке. «Ты видел его», — повторил Юрий Фёдорович. Я снова кивнул. Припомнил, как убийца прислушивался. Предположил: прежде, чем взяться за нож, он убедился, что мать Оксаны не нагрянет в ближайшие минуты.
Рассказал, как легко убийца отыскал деньги. Поделился мнением о том, что либо именно деньги были его приоритетной целью; либо преступник продумал свои действия заранее и действовал по строгому плану; или же он попросту не желал «наследить» после убийства Локтевой. Сам процесс убийства я описал подробно. Но без красочных эпитетов. Словно говорил не о реальных событиях — пересказывал поднадоевший «экшен» из компьютерной игры. Мои слова не повергли слушателей в шоковое состояние. Фрол Прокопьевич лишь вздохнул и покачал головой (будто сожалел о том, что я увидел «такие вещи»). Каховский не вспомнил о моей детской ранимости — задавал уточняющие вопросы, заставил меня припомнить многие моменты, которые я ранее считал неважными. Под конец я заявил, что убийца завернул окровавленный нож в полотенце («вот в это»).
— Ты видел отражение этого человека в зеркале, — напомнил Юрий Фёдорович. — Опиши мне его.
Он сменил своё положение в кресле: склонился над столом. Свёрток с ножом Зоин отец отодвинул в сторону. И снова раскрыл блокнот, взял со стола ручку.
— Это была Катя Удалова.
— Где? — не понял Каховский.
Я повторил:
— Оксану Локтеву убила Екатерина Удалова.
Юрий Фёдорович прикоснулся шариком ручки к бумаге. Но не написал ни буквы. Он на пару секунд застыл, будто превратившись в статую (точно раздумывал над тем, как правильно записать произнесённые мной слова). Затем выронил ручку на столешницу и поднял на меня глаза. Каховский вопросительно вскинул брови. Мне почудилось, что он мысленно подбирал слова для вопроса (такие, которые можно произнести при детях). Посмотрел на меня и Фрол Прокопьевич. Описание убийства пенсионер прослушал, не проронив ни звука. Лишь едва заметно вздрагивали уголки губ на его лице — в ответ на мои слова об «ударах ножом». Всё время, что занял мой рассказ, генерал-майор смотрел за окно, словно интересовался погодой. Он перестал глядеть на небо, когда услышал имя и фамилию убийцы девятиклассницы.