Честный Эйб
Шрифт:
— Спасибо, Дэвис, — сказал Линкольн, — вы выдали мне диплом отличного адвоката.
— Нет, мой друг, не адвоката. Большого человека.
Линкольн ещё раз внимательно посмотрел на грузную фигуру Дэвиса, который всё ещё пытался дотянуться правой рукой до своих ступней.
— Дэвис, — сказал Линкольн, — вы имеете в виду выборы в конгресс?
— Ах, что такое конгресс! — рассеянно отвечал Дэвис.
— Может быть, вы имеете в виду мой рост?
— Ну уж! — сказал Дэвис. — При чём тут рост? Я имею в виду ваше будущее.
— Вы
— Не вижу ничего особенного в том, чтобы стать губернатором, мой друг. Вы заметили нынче лопоухого господина из Нью-Йорка, который занял лучшее место у очага? Он смертельно боится честных людей. Он предпочитает жуликов.
— Да он сам жулик! — добродушно заметил Авраам Линкольн.
— А вы честный человек, и эти господа из Нью-Йорка наделают вам ещё немало неприятностей. Остерегайтесь их!
— Боже мой, Дэвис! Послушать вас, так получается, что мне угрожает чуть ли не выстрел из-за угла!
— Я не пророк, мой дорогой Линкольн, — сказал Дэвис, размахивая фланелевым шарфом, — но я могу напомнить вам гербы европейских владык, на которых написаны разные гордые слова, вроде: «Бог и моё право», «Берегись моей руки», «Бог с нами», и тому подобное. Если б у вас был герб, то на нём следовало бы написать четыре слова: «Честность, правда, добрая воля». Вы человек доброй воли! Будьте осторожны!
— Нельзя быть слишком осторожным, — серьёзно сказал Линкольн, — когда идёшь по правильному пути. Но я очень благодарен вам за совет.
Дэвису наконец удалось подтянуть живот и добраться шарфом до пальцев ног. Судья так увлёкся своей победой, что замолчал и несколько минут тщательно растирал ступни. Линкольн углубился в бумаги. Затем судья отбросил шарф и натянул на себя одеяло.
— Ну вот, — сказал он удовлетворённо, — теперь они, кажется, потеплели. Говорю вам, человек не может заснуть, пока он не согрелся…
— Ах! — сказал Линкольн.
— Что такое?
Линкольн не отвечал. Он замер над небольшим прямоугольным кусочком картона.
— Гасите свечу, — раздражённо сказал Дэвис. — Что за манера рассматривать по ночам какие-то старые портреты! Это кто-нибудь из друзей вашего детства?
— Нет, — сказал Линкольн, — это покойный Ярборо.
— Человек, убитый Моффетом? Где вы раздобыли его портрет?
— Его раздобыл мой компаньон Хэрндон. Честное слово, этот Хэрндон толковый парень!
— Да зачем вам портрет Ярборо, если оригинал уже давно на том свете?
— Пригодится в деле. Спокойной ночи, мистер Дэвис!
И Линкольн задул свечу.
Судья Дэвис через несколько минут уже спал, сладко и равномерно посвистывая носом. Метель усиливалась. Окна вздрагивали под напором снега и ветра. В печной трубе раздавался унылый звук, похожий на завывание волка. Линкольн вдруг решительно откинул одеяло и стал одеваться. Через несколько минут он прошёл по коридору и разбудил
— Где остановился мистер Смит? — спросил адвокат.
Слуга растерянно заморгал веками.
— Это маленький сердитый господин с палкой? В десятом номере, сэр. Под самой лестницей.
— А кто с ним в комнате?
— О, сэр, он уплатил за двоих и потребовал, чтоб его поместили одного.
— А Чарли ещё уверяет, что у него в гостинице нет мест, — сокрушённо сказал Линкольн. — Так, значит, под лестницей? Благодарю вас.
Он спустился по лестнице и постучал в дверь десятого номера.
— Кого это дьявол посылает ко мне в середине ночи? — послышался голос Смита из-за двери.
— По-моему, не дьявол, а ангел-хранитель меня к вам послал, мистер Смит. Это я, Авраам Линкольн.
Смит помолчал и открыл дверь.
Здание суда в Клинтоне — большой, кирпичный дом с каменными наличниками на окнах — с утра было битком набито людьми. Разбиралось нашумевшее дело Моффета.
Обвинитель Линдер произнёс почти часовую речь. Он подвёл итог всем обстоятельствам дела. Молодой Моффет, по его словам, был человеком без чести и совести. Он взял в долг у своего соседа Тойнби восемьсот долларов, не зная, как их вернуть. Он присвоил себе шестьдесят акров земли, которые, как выяснилось, принадлежат по праву тому же Тойнби. Пользуясь добротой и уступчивостью своих соседей, он вёл хозяйство на чужой земле и на чужие деньги. Когда его разоблачили власти штата Иллинойс, он застрелил землемера Ярборо, отца троих детей, и утопил тело в проруби…
Линкольн сидел, скорчившись, в кресле. Его длинные ноги были скрещены, руки засунуты в карманы, голова с жёсткими, взъерошенными волосами была опущена на грудь, на лбу резко обозначились морщины. Его тяжёлый подбородок выглядел ещё длиннее, чем обычно. Иногда он поднимал голову, шептал два-три слова своему помощнику и снова как будто засыпал.
— Посмотрите на обвиняемого! — воскликнул Линдер. — На суде, где решается вопрос о его жизни, он сидит и небрежно перелистывает страницы законов окровавленными руками убийцы! У него лицо убийцы, самоуверенность убийцы, хватка убийцы…
Линкольн поднял голову. Лицо его засветилось улыбкой.
— Минуточку, уважаемый коллега! — произнёс он спокойно. — Тот, на кого вы указываете, — мой помощник, адвокат-защитник мистер Розетт. Обвиняемый сидит дальше. Это вон тот юноша с симпатичным лицом.
В публике пронёсся смех. Судья Дэвис угрожающе застучал молотком. Линдер побагровел и стал лихорадочно пить воду.
Начали допрашивать свидетелей обвинения. Тойнби показал, что обвиняемый Моффет должен ему восемьсот долларов, что Моффет не раз клялся, что убьёт любого землемера или чиновника, который «сунется на его участок»; что Тойнби не требовал своей законной доли участка Моффета, потому что «не хотел ссориться с соседом»…