Четверо с базарной площади
Шрифт:
Генка издалека увидел своим напряженным зрением чей-то силуэт впереди, но пробежал еще два дома, прежде чем ухватился руками за высокий, частый плетень, рванулся всем телом и упал на землю в саду за плетнем…
Это был Тосин сад и Тосин плетень. Позже Генка никак не мог объяснить, почему он сразу не прыгнул в какой-нибудь двор, едва заметив, что неизвестный идет по Калужской… Это надо было сделать, чтобы пропустить неизвестного вперед. Но, может быть, Генка боялся налететь на собаку… Он не уверен — думал
Он ушиб локоть и ободрал лицо о какой-то куст, но боли не почувствовал, а в одно мгновение распластался на спине вплотную к плетню и даже задержал дыхание. Он не выбирал позу, а упал — и сник…
Лишь после того как неизвестный остановился где-то в нескольких шагах от него, Генка осторожно повернулся на бок, чтобы вскочить, если это понадобится, и чтобы видеть тротуар за плетнем.
Услышал легкое постукивание на булыжниках: человек шел от противоположного угла навстречу Генкиному преследователю.
— Что задержался?
Если бы Генка находился в других обстоятельствах — он крутнул бы свою кепку и сказал: «Вот это да!» — голос был женским.
Она подошла и остановилась возле плетня, рядом с Генкой. Плетень чуть скрипнул, когда она привалилась к нему спиной.
— Ровно десять… — угрюмо ответил ей неизвестный, подходя и останавливаясь рядом.
Ну, конечно: не разговаривать же им на перекрестке или под чьими-то окнами. А тут кошка не пробежит незамеченной и пустой сад рядом…
— Никто не проходил? — опять угрюмый, его голос.
— Нет. А что? — Перед самыми Генкиными глазами были ноги: женские — в белых фетровых ботах, и мужские — в хромовых сапогах.
— Показалось… Мелькнуло что-то.
— Боишься?
— Это уж не твое дело.
Женщина тихонько засмеялась. И тут же оборвала смех.
Он:
— Не могла прийти к Дроле?
— Нет. И ты больше не пойдешь туда.
Плетень скрипнул. Должно быть, сказанное женщиной удивило неизвестного, и он повернулся лицом к ней.
— Что, что?
— Купец велел. Затем и вызвала.
— К черту Купца! Под забором я ночевать буду?
— За нами кто-то глядит… — Он горячился, а она говорила спокойно, не повышая голоса. — Дроля сейчас закрылся и будет отлеживаться. Так велел Купец. Можешь идти колотить в забор.
Неизвестный выругался. Но женщину это, кажется, не удивило.
— Хочешь, чтобы накрыли всех вместе с тобой и Дролей, — иди, — сказала она.
Впившись ногтями в землю и почти не дыша, Генка медленно — миллиметр за миллиметром — развернулся. Поднял голову… и обомлел, открыв рот, когда увидел серые в тусклом свете молодой луны лица разговаривающих.
У плетня стоял Корявый, а рядом с ним — та женщина, которую он ограбил, которой собирали триста рублей «детишкам
Генка ткнулся носом в землю и больше не пытался двигаться. Он был поражен тем, что увидел. Все разом перевернулось в Генкиной голове, и даже страх пропал куда-то, вытесненный изумлением.
Женщина с красивыми тонкими бровями и Корявый!
«Вот это да! — сказал про себя Генка. И повторил еще несколько раз: — Вот это да! ВОТ ЭТО ДА!..»
Молот в голове его теперь уже не стучал, а ухал всей тяжестью в десяток или даже сотню тонн.
— Значит, выманила — и концы в воду? — спросил Корявый.
— Нет. — Она пошуршала какой-то бумагой. — Вот деньги. Месяца на четыре тебе хватит.
— Так… — сказал Корявый.
— Ты должен сегодня же, прямо сейчас убраться куда-нибудь из города и уехать. Подальше. Это Купец велел. Он сказал, что не даст мусорам зацапать тебя. Понял? А Купца ты знаешь. И с год или два не появляйся.
— Так… — повторил Корявый. — Значит, Гвардеец обтяпал дело, а мне мотать? — зло спросил он. — Ведь я знаю — это Гвардеец обтяпал с одноруким!
— Ты свое получил за это, — сказала она, помедлив.
— А паспорт я где возьму?
— Паспорт добудешь.
— Нет! — вдруг уперся Корявый. — Скажи своему Купцу, что я не буду шнырять по городам, приключения на свою шею искать! С какой стати? Кто пришил однорукого — тот пусть и мотает! А то они будут чаи хлебать, а я — отсиживайся в подворотнях! Ладно придумано! — Корявый хохотнул. — Что он — боится, что выдам, если накроют?
— А вдруг выдашь?
Корявый оттолкнулся от плетня так, что ивовые прутья прогнулись и затрещали.
— Слушай меня, собака! И передай своему Купцу, что Корявый десять раз бывал у мусоров, но всегда выворачивался и никого пока не выдал!
— Потому что некого было выдавать…
Генка услышал звук удара по лицу.
— Ладно… — сказала женщина. — Это сойдет… Об этом разговор особый… Последнее слово: уезжаешь?
Корявый долго молчал.
— Куда я попрусь… — Голос его зазвучал не так уверенно, как раньше. — Скрутят на первой станции, еще хуже, зачем когти рвал?.. — Корявый явно струсил после своего удара и как бы оправдывался теперь.
— Уезжай, куда хочешь, и быстро! Пока милиция ходит вокруг да около! Тебя не ищут, не дрожи! У них по горло других дел, чтобы гоняться за тобой из-за какой-то царапины, когда и свидетелей-то ни одного не найти уже! Но могут наткнуться случайно. А этого не должно быть.
Возможно, подействовали ее слова или что-то другое, но к Корявому опять вернулось упрямство.
— А! — вдруг с яростью сказал он. — Плевал я на все! Никуда я к черту не побегу сейчас! А уеду, так спокойно. Что я, будто у меня двадцать легавых на хвосте — кинусь сейчас драпать по шпалам!