Четверо в дороге
Шрифт:
— Правильно, Иваныч.
Ох, как Мосягин зыркнул на него:
— Прикуси язык, жаба ротастая!
Аккуратненькой чистенькой тряпочкой Мосягин степенно, старательно обтирал станок, на котором и так не было ни пылинки. Лицемер!
— Хватит! — не выдержал я.
— Чё гаркаешь! — Мосягин не отводил от меня взгляда, в глубине маленьких глаз его нарастал острый холодок, и зрачки как бы заострялись. А еще говорят, стыд глаза колет.
Я вызвал Шахова.
— Все это не случайно, Егор Семенович. Вот смотрите, какую стружку
— Да откудов ты взял? — взвинтился Мосягин. — Не слушайте его, Егор Семеныч. Он вообще седни прет на меня чё-то. И не знай, зачем ему это надо. Не слушайте, бога ради!
— Подождите, Мосягин!
— Да чё он прет.
— Подождите!
— Не буду я ждать.
— За-мол-чи-те!!
— Победитовая пластинка резца полетела. Почти вдвое против обычного увеличил подачу и обороты.
— Нет!
— По-мол-чи-те! Сколько раз вам говорить?
— Я хочу работать по-настоящему! — закричал Мосягин, размахивая руками. — Чё мне заниматься тянучкой.
Явно приспосабливался к Шахову, используя даже «тянучку».
— Не сразу выключил станок. А сколько-то времени вдавливал этот изнахраченный резец в деталь, когда она еще вертелась. Вот, гляньте на резец. Вот, пожалуйста. Видали?.. И посмотрите, что в коробке скоростей.
На лице Шахова выражение ненависти и брезгливости, он сбоку исподлобья метал на токаря злобные взгляды.
Мосягин, кажется, понял, наконец, в какую яму подпал: сник, насупился, завздыхал; рубаха высунулась из штанов и нелепым пузырем торчала на животе. И это у Мосягина, прилизанного, аккуратненького.
Шахов всегда его недолюбливал, начальнику цеха по душе были буйные, энергичные люди.
Как-то странно подергивая плечами, Митька отворачивался в сторону. А Шахов будто прирос к полу, смотрит на Мосягина, смотрит, наклоняя голову, — так делает курица, когда хочет склевать незнакомую ей букашку. Поднял руку и уже было опустил ее на станок, но торопливо отдернул.
Когда мы шли по цеху, Шахов спросил горько и удивленно:
— Как он мог пойти на такое? Зачем?
— Вообще подозрительный тип.
— Придется создать комиссию, хотя и так все ясно. Трудно будет расхлебать кашку эту... — Он скорбно покачал головой, крякнул: — Дня три назад заявление приносил, просил отпуск без содержания. А я отказал. И без того людей не хватает.
— Ясненько: станок на ремонте — токарю дают отпуск.
— Но он же совсем недавно был в очередном отпуске. В июле, кажется.
— Да, да! Он ездил на юг и привез фруктов. Мой сосед Сычев на базар его вишни таскал. Вот ведь, разные вроде бы люди, Мосягин и Сычев, а спелись.
— Значит, не разные.
— В июле чего... Настоящие-то фрукты сейчас вот... Аккурат бы...
Начальник цеха со злостью плюнул:
— Негодяй! Мерзавец! Тут не только коммерческие планы, скажу я вам. Душонка вражья. Весь завод разрушит во имя своих эгоистичных, кулацких интересов, ублюдок!
— Если б не отпуск, не сломал...
— От этого не легче. Я уверен: он чувствовал удовлетворенность не только коммерческого, так сказать, порядка. Что теперь будет, бог ты мой! В механическом окопался вредитель.
Шахов грязно выругался, долго стоял молча и потом, сгорбившись, скованной монашеской походкой зашагал по цеху.
Подошел слесарь.
— Слышь, Иваныч! Мосягин попросил меня станок отремонтировать. Но чё-то слишком здорово набедокурил, пьяный, что ли?
— Нет, к сожалению. Станок пока не трогай.
— «К сожалению,»? И почему «не трогай»?
Выслушав меня, слесарь сердито изжевал папиросу и выплюнул.
— Кошмар какой! Резца я не видел. Он его, наверно, уже куда-то запроторил.
— Шахов приказал ему ничего не трогать.
— Резца нету, это точно. И меня, сволота, с ремонтом торопил. Вот вляпался бы!
Члены комиссии долго колдовали над станком — присматривались, примеривались, советовались с одним, другим. Не успели они сказать окончательное слово, как Митька Мосягин исчез из города. Убежал ночью, когда сыпал беспрерывный нудный студеный дождик и дома были укутаны сонной тьмой. В комнате его ничто не указывало на поспешное бегство, дьявольскую аккуратность он проявил даже и в эти минуты: ни соринки, ни пылинки, все разложено по своим местам. На столе записка: «Имущество общежитское оставляю в целости и сохранности. Никогда не был я вором и чужую собственность уважаю, не в пример некоторым протчим. Кто вселится, пущай не боится, что потревожу. Меня пусть ищут те, кому делать неча, потому как все одно не найдете. Не ваш Мосягин».
Люди по-разному реагируют на неудачи и неприятности. Шахов начал утрачивать свой ускоренный ритм — уже не так быстро бегал, стал более многословным, более тихим и даже охрип слегка.
11
А теперь о Сычеве...
Свидетелем тех событий я не был. Узнал обо всем позднее. А было так. Примерно так...
...Сычев плакался на судьбу. Когда мальчишкой бегал, старуха-цыганка пророчествовала:
— Бо-ольшим человеком будешь, помяни меня. И родимые пятна на грудях, и карты о том говорят.
Попадись ему эта старуха сейчас, изувечил бы.
Простой сторож, ниже, кажется, и опускаться-то некуда. Правда, дом — полная чаша: одних перин пуховых с полдюжины. Не раз говорил тому, другому соседушке: лежу — будто плыву по воде морской, каждая косточка на весу. Стулья венские, зеркало купеческое во всю стену, ковры, часы с боем, горка, смастеренная по наилучшему образцу. А огородище какой! Хо-хо! Огород-то, можно сказать, и кормит. Питается не хуже, чем в ресторане: мясцо три раза в день, и водочка не переводится.