Четвертый Дюранго
Шрифт:
Позвонив вниз, Винс попросил подать к подъезду его машину. Выйдя, он открыл багажник «Мерседеса» и аккуратно положил в него зеленый пластиковый мешок для мусора. После этого он бесцельно кружил в машине минут пятнадцать по улицам, пока не убедился, что его никто не преследует. Из телефонной будки он позвонил бывшему клиенту, старшему партнеру в концерне, занимавшимся оптовыми поставками марихуаны.
Через час они встретились у исторического музея, всего в двух кварталах от Капитолия штата. Встреча их произошла в подвале музея, где были представлены на обозрение почтовые
— Чего случилось? — спросил клиент.
— Мне нужно воспользоваться одной из ваших систем отмывки денег.
— Неужто?
— Какую можете предложить?
Клиент поковырял указательным пальцем в правом ухе, что, кажется, помогало ему думать, и сказал:
— Ну, неплоха Панама, но ты никогда не знаешь, кто там говорит по-английски, а кто нет, хотя большинство из них лопочет, так что я все же предпочитаю Багамы, потому что там все говорят по-английски, хотя порой приходится основательно поломать себе голову, чтобы понять, что они там несут. О какой сумме идет речь?
— Пятьсот тысяч.
— Ого, — отреагировал клиент, словно эта сумма испугала его. — Это будет вам стоить.
— Сколько?
— Первым делом мы берем десять процентов, а еще наш прикормленный банк в Хьюстоне берет другие десять, так что пойдет речь об отмывке четырехсот кусков.
— Займемся ими, — согласился Винс.
— Когда?
— Сегодня. Сейчас.
Когда Келли Винс зашел в приемную кабинета главного судьи Верховного суда штата на третьем этаже здания Капитолия, 54-летняя секретарша встретила его испуганным взглядом, но сразу же успокоилась, увидев, что явился зять босса, а не полиция.
— Он уже спрашивал о вас, — сказала Юнисия Варр, которая являлась секретаршей Эдера вот уже тринадцать лет.
— Что он делает? Чем занимается?
Она пожала плечами.
— Тем, что вы и предполагаете.
Винс слегка улыбнулся.
— Думаете, это так на него подействовало?
Она снова пожала плечами.
— Говорит, что нет.
Большой кабинет главы Верховного суда был отделан ореховыми панелями, устлан густым ковром ручной работы; здесь же размещался огромный тиковый стол, два коричневых кожаных дивана и, как минимум, шесть кресел коричневой кожи. Каштановые бархатные занавеси закрывали три широких окна от пола до потолка; они выходили на административное здание в японском стиле по другую сторону улицы, в котором работал губернатор.
Эдер сидел в кожаном кресле с высокой спинкой, положив ноги на массивный стол; одев наушники, он слушал коротковолновый приемничек «Сони».
Сдернув наушники, он сказал:
— По крайней мере, Би-Би-Си еще не передавало.
— Что ты еще слышал? —
— Только передачи местной станции новостей, — Эдер потянулся за черной тросточкой. Отвинтив ее ручку и сняв колпачок, он плеснул виски в пару стаканчиков.
— Я держался до твоего появления, — сказал он, поднимаясь и протягивая Винсу один из стаканчиков. — Как-то не хотелось в такое время пить одному.
Попробовав виски, Винс спросил:
— Тебе кто-нибудь звонил?
— Ни одной души.
— Даже с соболезнованиями?
— Какие тут соболезнования…
— И Пол не звонил… или Данни?
— Пол занимается богоугодными делами на Кипре, как я думаю, а что же Данни… ну, твоя жена и моя дочь вроде не уделяет много внимания текущим событиям в эти дни, что, как мне кажется, ты должен был бы заметить.
— Но ты слышал о Фуллере и его предсмертной записке? — осведомился Винс.
Кивнув, Эдер сделал еще один глоток виски.
— Говорят, ты нашел тело.
— Кроме того, я уже побывал в твоей квартире.
— У тебя есть ключ.
— И осмотрел ее.
— Давай, излагай, Келли.
— Я заглянул в большой туалет… тот, что рядом с твоей спальней.
— Ты хочешь сказать, что у тебя была причина заглянуть туда?
Винс кивнул.
— И что ты там нашел?
— Коробки из-под обуви «Гуччи». В первой из них было двести пятьдесят тысяч долларов в стодолларовых купюрах. Во второй было точно то же самое, мать ее.
Винс не сомневался, что никто, даже самый великий актер, не мог столь искренне изобразить потрясение, от которого голубые, как у котенка, глаза Эдера чуть не вылезли из орбит, нижняя челюсть, отвисла, и он стал отчаянно чихать, словно пораженный сенной лихорадкой, отчего ему пришлось извлечь платок и уткнуться в него носом. Справившись с этим, он вспомнил о виски, выпил его одним глотком и почти спокойным тоном произнес:
— Сукин сын.
Затем, скользнув взглядом по коленям, Эдер уставился на домотканый ковер, после чего поднял глаза на Винса:
— Я никогда в жизни не покупал «Гуччи».
И тут только его охватил гнев — холодный гнев, накатившийся на него медленной волной, от которого глаза Эдера сузились, с лица отхлынула кровь и три его подбородка яростно затряслись, когда он снова заговорил.
— И они по-прежнему там? — спросил он. — В моем туалете? В коробках из-под этих долбаных «Гуччи»?
Винс глянул на часы:
— Сейчас они должны быть на пути к Багамам.
Гнев Эдера испарился. Щеки обрели прежний цвет и на лицо вернулось прежнее выражение заинтересованности.
— Спасибо, Келли, — искренне поблагодарил он его. — Но должен сказать тебе, что это предельная глупость, которую ты только мог сделать.
— Кроме того, это уголовное преступление. Тебя загнали в угол, Джек. Но без денег нельзя возбудить дело. Во всяком случае такое, которое можно выиграть.
Эдер крутанулся в кресле и теперь смотрел на почти новое здание, в котором трудился губернатор.
— Хотя они попытаются, не так ли?
— Да.
— И как ты думаешь, куда они первым делом сунут нос?