Четвертый Дюранго

Томас Росс

Немалая часть коллекции, которую Форк собирал много лет, еще ждала каталогизации и хранилась в щелястых деревянных ящиках и металлических коробках, что до потолка громоздились в одной из спален. Но с особой гордостью Форк относился к своему собранию стеклянных изоляторов, которыми когда-то оснащались линии электропередач в городах и сельской местности от Флориды до Аляски. Зеленые, коричневые и серые катушки изоляторов размещались на двух длинных высоких полках и подсвечивались лампочками. За их рядом, на верхней полке, Форк и нашел фотоальбом.

Он

перенес его на круглый дубовый стол восьмидесяти одного года от роду, включил старую, на длинном штыре, лампу, отметившую свой пятьдесят второй год рождения, сдул с кожаной черной обложки альбома, украшенном вышивкой, происхождение которой осталось ему неизвестным, густую пыль и стал листать его, пока не нашел большую цветную фотографию — любительский снимок — двух юношей и двух девушек, одна из которых едва ли вышла из возраста ребенка.

Форк рассматривал фотографию несколько секунд, прежде чем изъял ее из альбома и обработал ножницами и бритвой. Он пустил их в ход, чтобы отрезать голову с плечами одного из молодых людей на снимке. Коротко глянув на труды рук своих, он обнаружил на столе бутылочку с резиновым клеем и аккуратно разместил отрезанную голову с плечами на чистой карточке три на пять дюймов. Из правого кармана старого твидового пиджака Форк извлек девять других таких же карточек и присовокупил к ним новую; перетасовав все десять, он разложил их перед собой на столе.

На каждой из них красовалась цветная фотография мужского лица, и всем было от 20-ти до 40 лет. Никто из них не отличался красотой или пристойным выражением лица, а некоторые были просто уродливы. Все смотрели прямо в камеру. Никто не улыбался.

Собрав воедино все десять карточек, Форк засунул их обратно в карман пиджака и оставил комнату, приостановившись лишь, чтобы восхититься объявлением из журнала в четыре краски в рамочке на стене: ему было самое малое пятьдесят пять и оно изображало симпатичную молодую женщину в большом блестящем гоночном родстере где-то к западу от Ларами. Эта рекламная иллюстрация была для Форка самым любимым образцом народного творчества.

Шеф полиции нашел священника — любителя виски в 3.13 пополудни в последнюю субботу июня. Отца Френка Риггинса он обнаружил на скамейке под эвкалиптом недалеко от эстрады в парке имени Хэндшоу. На священнике были старые синие джинсы, почти новые кроссовки «Найк» без носков и зеленая рубашка с открытым воротом, на груди которой желтела надпись: «Малых чудес не бывает».

— Так и думал, что вы здесь, — сказал Форк, садясь на скамейку рядом, и, вынув из кармана небольшой бумажный пакет, предложил Риггинсу. — Это изделие жены Джоя Хаффы. По рецепту из Вассара.

Посмотрев на протянутый ему белый пакет, отец Риггинс грустно покачал головой.

— Не имею права.

— Там орешки.

— Не искушайте меня, Сид.

— Один кусок вам не повредит.

— Да не буду я застигнут на месте преступления, — и Риггинс запустил в пакет правую руку. Вытащив большой кусок охлажденной ореховой

помадки, он неторопливо прожевал изделие, с наслаждением улыбнулся и сказал: — Зубы пострадают у меня больше, чем совесть.

— Берите все, — Форк протянул пакет Риггинсу.

— А вы не хотите?

— Никогда не любил помадки.

Священник взял пакет, заглянул внутрь, чтобы сосчитать оставшиеся помадки, и со слабой улыбкой взглянул на Форка.

— Теперь, когда вы окончательно скомпрометировали меня, вы хотели бы узнать что-то больше того, что я рассказал Джою Хаффу и Уэйду Брайанту сегодня утром?

Форк кивнул.

— Я не очень хорошо рассмотрел его.

— Почему? Вы же не пользуетесь очками?

— Было довольно темно.

— Магазин Фелипе со зверюшками хорошо освещен, и как раз перед «Синим Орлом» стоит уличный фонарь.

— Он был одет как священник — точнее, как мы стараемся одеваться.

— Вы можете присягнуть, что на самом деле он не был таковым?

— Конечно, не могу. Среди священников тоже встречается кто угодно — и сумасшедшие, и насильники, и жулики, воры, извращенцы и, конечно же, пьяницы. Выпивох выше головы. Так почему бы не быть и убийцам?

— Оба мы прекрасно знаем, что он не был священником, Френк.

Риггинс вздохнул.

— Пожалуй, что так.

— Смогли вы снова узнать его?

— Может быть.

— Как он выглядел?

— Я могу повторить вам лишь то, что говорил Хаффу и Уэйду этим утром.

— Отлично.

Обдумав, что ему предстояло сказать, Риггинс кивнул, словно бы убеждая самого себя.

— Ну, он был невысок. Это первое, что бросалось в глаза. Не выше пяти футов и одного дюйма. И очень грузен — понимаете, почти круглый. У него были кривоватые короткие ноги и коротко подстриженные волосы с сединой. Не то, что прическа, а словно кто-то взял ножницы и обкорнал его. Я был слишком далеко, чтобы заметить цвет его глаз, но красотой он не отличался.

— То есть?

— У него был такой странный нос, который выглядел словно поросячий пятачок, такой вздернутый, что ноздри видны даже с другой стороны улицы.

— Я взял с собой несколько снимков и хотел бы, чтобы вы взглянули на них.

— Портретная галерея преступников?

— Что-то вроде, — и Форк извлек из кармана пиджака свои десять карточек и протянул их Риггинсу, который, медленно просматривая их, остановился на восьмом снимке.

— В общем… точно я не уверен.

— В чем точно не уверены?

— Здесь он выглядит куда моложе.

Шеф полиции взял карточку из рук священника и вгляделся в лицо человека, которое он вырезал из любительского снимка.

— Потому, что в то время он в самом деле был моложе, — сказал Форк, продолжая держать перед собой снимок. — Лет на двадцать.

Б.Д. Хаскинс поставила стакан с вином, чтобы просмотреть десять карточек, которые протянул ей Сид Форк.

— Как мне догадаться, какую из них выбрал Френк Риггинс? — спросила она.