Четыре направления - четыре ветра
Шрифт:
— Тебе следует пойти к бабушке, — сказал отец. Глаза у него были усталые.
— Я для этого и прилетел, папа.
Я побрился, и Соледад, сорокалетняя служанка моих родителей, дала мне одну из отцовских сорочек, накрахмаленную и отглаженную. Я повел бабушку к завтраку.
Инсульт был незначительным, скорее, просто церебронаскулярный спазм. Вся ее слабость объяснялась преклонным возрастом и ничем более. Она опиралась о мою руку, и я отвел ее в ярко освещенный ресторан над водой.
Мы болтали с ней о всякой всячине. Она радовалась мне — или откликалась на мою радость. Я хорошо выгляжу, сказала она, и у меня красивые длинные волосы. Она сильно щурилась, и я спросил, в чем дело.
— Здесь так тускло. Почему не включат свет?
Я обошел столик и снял с ее
— Теперь намного лучше! — сказала она и непринужденно рассмеялась. Мы всегда так смеялись с ней. Ее рука потянулась через скатерть и нашла мою, и мы так и сидели, словно лю бовники, за столиком для двоих. Женщина, которая стала мне матерью, которая являлась мне в огне в Мачу Пикчу, чей дух был так силен, но тело таяло, слабело под натиском времени.
Мы никогда больше так не посидим. Я это сознавал, и я улыбался своей памяти.
Я возвратился в Калифорнию. Я уезжал зимой, а прилетел в первый день весны. Я начал с того, что привел в порядок свои материалы по диссертации, доложил свою работу в психиатрической клинике, получил грант Института Развития Ребенка на разработку программ психической гигиены в школах для отсталых детей, открыл небольшую частную практику и влюбился в Стефани, Страстная влюбленность Брайена закончилась ничем. А моя была билетом в один конец, туристской поездкой по местам, где я уже бывал и куда еще не раз возвращусь. Да, человеческий опыт рождается из пар противоположностей: Инь и Ян, тьма и свет, сцепившись друг с другом; тьма усиливает свет, свет определяет тьму, и центры удовольствия и страдания в человеческом мозгу расположены радом, так что редко удается возбудить один из них, не затронув другого. Я любил Стефани, и мы вместе переживали экстаз и боль встреч и разлук.
Как я и подозревал, с ней оказалось нелегко: непоколебимый романтик, яростная феминистка. Она никак не могла прийти в себя от мучительного разрыва после двухлетней связи со студентом-стоматологом по имени Эдвард; и тут мы влюбились друг в друга. Мы пировали всю весну, мы наслаждались друг другом. Мы решили и лето провести в моногамии.
Моя работа в это время была как никогда разнообразной. Я начал отбирать материалы из своей диссертации для книги «Мир целительства», которую мы будем писать со Стенли Криннпером. В клинике я непосредственно занимался психозами — многочисленными изменениями личности, шизофренией (неопределенное состояние), социопатическими расстройствами и попытками самоубийства. В частной практике я вел пациентов с депрессией, сексуальными нарушениями, наркотической занисимостью, психическими травмами. А в школе для отсталых детей я участвовал в разработке и проверке критериев нормальности и стандартов развития применительно к детям. Я наблюдал учащихся из семей бедняков, из трущоб и национальных меньшинств, детей пяти-шести различных культур, наблюдал, как они приспосабливаются к нашей культуре, ассимилируются с системой образования. Дети привыкли приспосабливаться, служить программе ради того, чтобы программа послужила им.
Необходимо что-то другое. Система обучения и оценки путем вопросов-ответов, неспособная активизировать личностный и культурный потенциал ребенка, является, на мой радикальный взгляд, главным производителем умственно отсталых детей.
Мне не понадобилось много времени, чтобы заработать репутацию яркой эксцентрнчной личности в клинической работе и заносчивого оригинала в вопросах образования.
Странно, однако, было то, что, не забывая ни на минуту о моей работе с Антонио, я почти не говорил о ней. Я очень много думал о нем в те первые несколько месяцев; я даже нашел себе укромное местечко в Сономских горах, естественное убежище возле водопада в часе ходьбы; я ходил туда в выходные дни медитировать и упражнять видение. Но в основном моя работа на Южном пути ограничивалась рамками моего сознания и страницами дневника.
1 июня 1974 года
Только что из клиники. Стакан вина — и сразу мысль: раскрыть и заполнить страничку.
Глория снова поступила сегодня ночью. Великий Четверг, Вознесение. Первый раз это была Великопостная Среда, затем Страстная Пятница. Ее снова спасли, а завтра моя очередь. Снова к доске. По-прежнему чувствую себя сосредоточенным и сильным. Результаты моей работы в Мачу Пикчу? Вырывание внутренностей, ритуал сожжения души — один вечер в таком состоянии сознания, когда я прямо, визуально, в каком-то катарсисе сталкивался с элементами собственной биографии. Не аналитически, не интеллектуально; это не был неокортекс. Я иду дальше, пытаюсь локализировать хлам, из которого складываются сновидения. Приписать их лимбическому мозгу.
Это проблема. Здесь нет прямых линий, нет подходящих теорий, нет готовых ящичков и полочек. Куда же мне сложить свой опыт? Я знаю, что работа, равноценная одному или двум годам интенсивной терапии, была выполнена за одну ночь. Если я добрался до своего бессознательного, следует ли мне объяснять, как я это делал? Если я хочу, чтобы кто-то здесь меня понял, то следует. Если для меня так важно, чтобы мне верили… Кого я дурачу? Наука определила тип нашей действительности уже тогда, когда появился разум, и нельзя применять научный метод к сознанию. Нельзя быть объективным в том, что является самой сущностью субъективного опыта. Я должен удовлетвориться тем, что приобретаю опыт, служу опыту, собираю «данные». Звучит мрачно и цинично. Почему?
Стефани не позвонила. Глория снова госпитализирована. Глория Пирс была послушницей женского монастыря недалеко от Наны; в ближайшее время, после отпуска, ей предстояло постричься в монахини. Ей было двадцать три года — ровесница Марии Магдалины, чувственность и набожность. Послушничсский обет она дала на следующий же день после двадцатитрехлетней подготовки. Христос явился ее матери во время трехдневных родов, так что Глория была посвящена Богу по предопределению, еще до рождения.
Обет монахини является ее брачным обетом, ее ритуальным бракосочетанием с Христом. И вот перед нами молодая женщина, которая была предназначена Ему с момента рождения. Брак по договоренности. Ее религиозная преданность была подлинной и страстной; ее страсть стала ее демоном. Проснувшаяся сексуальность застала Глорию врасплох, открыла ей глаза на слишком многие вещи. Физическое вожделение повергло ее в ужас: она чувствовала себя девственницей, живущей во грехе. В Великопостную Среду она перерезала себе вены на запястьях. Ей наложили швы в городской больнице и перевели в психиатрическую клинику к одному из моих коллег для обследования и выводов. Вскоре она повторила попытку; это было в страстную Пятницу. Я как раз был на дежурстве.
Мне здорово досталось за мой «метод лечения». Мы использовали больницу в качестве терапевтического окружения: комната скорой помощи, реанимационная, родильное отделение. Травмы, смерти, рождения. Мы выбирались на длительные прогулки в Сономский лес, и она начала приоткрываться, рассказывать о муках вожделения, о своей любви к Христу, о жестоких страданиях из-за оргазмов, которые она сама у себя вызывала. Вскоре ее история стала требовать чрезмерного внимания; тогда мы прекратили скорую помощь и занялись соскабливанием прошлого. У нее уже зажили шрамы; один приобрел устричный цвет (Великопостная Среда), другой был еще нежно-розовым.
Ежедневные сеансы перешли в еженедельные. Потом она один пропустила, вскоре еще один. А накануне не ответила на мой телефонный звонок. Не могла: она выпила какую-то дрянь. Теперь шрамы будут внутри — в горле, пищеводе и желудке. Обожженные слизистые оболочки.
Я никогда не забуду, как вошел в ее комнату. Она сидела, прижимая к себе подушку, словно ребенка или любовника, и уставившись в стену. На меня она даже не взглянула. Страх в ее глазах был заразительным, и во мне что-то оборвалось. Я сказал ей, что если она хочет умереть, то я могу дать ей свой карманный ножик, но резать ей нужно не поперек, а вдоль. Ей следует сделать знак креста с предыдущими шрамами на запястьях. Я сунул руку в карман и достал свой ножик. Несколько монет упали на кровать и покатились на пол.