Четыре направления - четыре ветра
Шрифт:
Прошло немало времени, прежде чем я открыл глаза. Все происходившее и происходящее казалось сном. Я проснулся и очутился в сновидении с этой комнатой, лицами, умирающим на моих глазах человеком. Неизменный ритм погремушки. Дыхание старика, медленное и регулярное, тринадцать ударов погремушки на каждый вдох-выдох. Наступило время вести счет дыханиям, ощущать структуру воздуха, его массу, его сладостную тяжесть. Пока я сидел с закрытыми глазами, свечи догорели почти до конца. На лицах этих мужчин и женщин, учеников El Viejo, светился экстаз; он сиял в воздухе, околдовывал, он был осязаем, как запах весны в апреле.
Антонио
— Попытайся видеть, — прошептал он. — Будь внимателен.
Я расфокусировал зрение, и мой взгляд переместился в точку, находившуюся в шести дюймах над грудью старика, и она была там, неосязаемая форма дымчато-фиолетового оттенка… исчезала… снова появлялась; она появлялась с каждым выдохом и снова исчезала при вдохе.
Старуха сжала мою левую руку. Я обернулся и посмотрел на нее, затем на ее темную мозолистую руку, сухую и прохладную. Я положил на нее сверху свою правую руку и кивнул старухе; вокруг ее глаз собрались морщины, она улыбалась. Она поднесла к губам трубку, затянулась и выпустила дым на меня; она втянула голову в плечи и продолжала дуть на меня дымом, от коленей и выше, в грудь, в лицо, и было что-то удивительное в ее лице, в наклоне головы и шеи, что-то нежное, ласкающее, почти эротическое.
Она вложила трубку в мои холодные, мокрые от пота ладони. Погремушка замолкла и комната загудела от тишины.
Поворачивая голову, я услышал хруст шейных позвонков.
Я не видел энергетического тела. Сияние исчезло. Я увидел, как по телу старика прошла судорога, потом вторая, и в тишине раздался протяжный вздох.
Я поднял глаза на шар, светлую, опалесцирующую сферу; светящиеся нити закручивались, обвивались вокруг его лба, сливались с ним, а сияющее яйцо удерживалось на световой спирали, и стоило мне посмотреть на него, как оно исчезало, поэтому я сфокусировал зрение в пустом пространстве, чтобы, не видя, все же воспринимать его.
Антонио взял трубку у меня из рук. Я забыл, что держу ее. Он стал раскуривать ее, и последняя искорка ожила и перекинулась на сухой табак. Он встал и принялся пускать дым на лоб мертвеца, и тут, как бы с вершины моего видения, я заметил, как пульсирует и рассыпается тысячами искр viracocha; что-то похожее возникает перед глазами, когда закроешь их и придавишь веки пальцами. Искры разлетались по всей комнате, оставляя следы, световые траектории, которые, казалось, тянулись к головам учеников El Viejo, и погремушка снова зазвучала, т-ш-шх, ш-ш-шх, и когда я снова увидел, шар висел в центре комнаты, Антонио стоял вместе с внучкой шамана возле его тела; он опускал пальцы в чашу с травами, а затем прикасался ими к чакрам покойника, к его коленным чашечкам, подошвам ног, локтям и ладоням.
Меня взяли за руки, старуха слева и мужчина в белой сорочке справа. Антонио и внучку взяли за руки другие, и так мы все встали в круг, соединив руки, и старуха рядом со мной запела жалобную песню. Ее голос похож был на звук флейты, и я узнал эту странную мелодию: накануне ночью ее пел Антонио. Это была песня лесов и высотных плоскогорий, этой песней созывались духи
— Дышите. Дышите глубоко и смотрите. Скорее!
В этот момент лес был живым: он светился тем светом, который я уже видел в джунглях. Сияющие ореолы очерчивали контуры деревьев, а между ними носились, вспыхивали, играли гонкие искорки, подобные жукам-светлякам, и верхушки сосен медленно-медленно качались, и слабый ветерок принес в комнату запах хвои.
Пламя свечей заколыхалось, дым рассеялся. И песня закончилась.
*13*
Каждая разлука дает некоторое представление о смерти.
Утром после смерти старого шамана была праздничная трапеза — жареная юкка, фрукты, хлеб, кукурузная мука. Настроение царило веселое; было много разговоров, преимущественно о местных болезнях и бедствиях. Антонио объяснил мне, что эти люди приехали издалека, чтобы присутствовать при рождении старика в духовном мире; это были шаманы и знахари, признававшие учение El Viejo. По поводу веселого настроения Аптонио улыбнулся: они радуются, сказал он, потому что знают, что теперь дух учителя всецело будет с ними и что он свободен от ограничений этого мира.
Mesa старого шамана была раскрыта, и каждый из учеников подходил и брал себе один из предметов — кристалл, жезл, камень, древний предмет силы; и не было никаких споров, колебаний или нерешительности. Аптонио обьясиил мне, что предметы были распределены во время смерти старика: дух шамана сказал каждому, что ему принадлежит.
19 октября
Мы попрощались с домом на краю леса около 11 часов утра. Мы разговаривали о бессмертии.
Знание того, что мы состоим из соматической и духовной материи, лежит в основании шаманского опыта. Если человек на протяжении своего жизненного срока научится отделять себя от физического тела, чувствовать себя «светящимся существом» и свершать духовные полеты, то он может умереть сознательно, умереть во плоти и родиться в духе — в духе, который ему уже близок и которого он требует. Если же человек умирает не сознательно, то его энергетическое тело возвращается в Великий Бассейн Сознания. Я попросил Антонио объяснить, что это за «Великий Бассейн», но он только замотал головой. Терпеть не мoгy, когда он так делает.
— Это просто метафора, — сказал он. — Поэтическое представление некоторой философской концепции. Оставьте это. Если вам такое представление не нравится, составьте себе другое, только не сооружайте его на чьем-то опыте.
— Хорошо, — сказал я. — Но это… индивидуализация духа: не означает ли она, что если человек умирает сознательно, то он сохраняет свою индивидуальность и после смерти?
— Индивидуальность? — переспросил он. — Вот еще одно путаное понятие. Если уж вы так настаиваете на сведении всего к теоретическим формулам, то потрудитесь быть более точным.